М.Рощин. Галоши счастья

М.Рощин. Галоши счастья
Сказка для взрослых
Москва, изд-во "Советский писатель", 1984
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, март 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г а н с.
М а р т а.
М а р и я, она же Ф е я с ч а с т ь я.
У р с у л а, она же Ф е я п е ч а л и.
П р и е м щ и ц а х и м ч и с т к и.
Г у б е р т.
Н э ф.
П р о х о ж и й.
П о л и ц е й с к и й.
Ш т о п.
Х у с т е н.
У ч и т е л ь Т р о м м е л ь.
С т р а ж н и к.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Утро. Марта отодвигает штору. Включает радио. Ганс сидит на постели. Глядит на свои босые ноги.

М а р т а. Опять дождь... Тебе яичницу? (Напевает.) Просыпайся, просыпайся! Ганс! Что-нибудь приснилось? Всегда тебе что-нибудь снится... Га-анс! Бриться, бриться, умываться!.. (Уходит.)

Пауза.

Ж е н с к и й г о л о с п о р а д и о. Эти галоши обладают замечательным свойством: кто их наденет, они мгновенно перенесут в любую эпоху, в любое место, и человек сразу обретет счастье.

Появляются и проходят две Феи. Хорошенькая Фея счастья и пожилая меланхоличная Фея печали.

Ф е я с ч а с т ь я. Я вам серьезно говорю: эти галоши...
Ф е я п е ч а л и. Фея счастья, извините, вы дура!
Ф е я с ч а с т ь я. Вы очень умная, Фея печали!
Ф е я п е ч а л и. Да уж не глупей вас-то!

Переругиваясь, уходят. Ганс тянется за сигаретами.

Г о л о с М а р т ы. Ганс! Не смей курить натощак!

Он отдернул руку.

...И вставай, тебе сказали! Я опаздываю.
Г а н с. Черт! Через стенку видит! (Нехотя встает, собирается, ворчит, возится с электробритвой.) Кто ее всегда трогает!.. Марта! Ты опять брила ноги моей бритвой?! Черт знает что! (Трогает зубную щетку.) Почему моя щетка мокрая? (Трогает вторую.) И ее мокрая... (Кричит.) Ты что, чистишь зубы двумя щетками? (Шарит под кроватью и с изумлением достает большие старомодные галоши.)

Входит Марта, уже в плаще, с набитой сумкой.

М а р т а. Вот, смотри не перепутай, это отнесешь в химчистку, а чемодан — твоей маме... Ганс! Да ты что? Он еще не оделся! (Видит галоши.) Боже мой, что это?

Ганс молчит.

Галоши? Откуда?

Ганс молчит.

Старые, страшные?.. Ганс?

Ганс молчит.

...Как они сюда попали?
Г а н с. Вот именно: как?
М а р т а. Бред какой-то!.. Одевайся, Ганс, я опаздываю!
Г а н с (медленно). Чьи это галоши, Марта?
М а р т а. Ганс, ну ты что? Ты, между прочим, пришел вчера в два часа! И не очень-то трезвый! Вспомни. А здесь никого не было. Спроси Эльзу. Мы весь вечер просидели вдвоем у телевизора.
Г а н с. Может, она скоро жить будет у нас, твоя Эльза?.. Я спрашиваю: чьи это галоши?
М а р т а. Сам где-нибудь надел! Да-да, я еще подумала ночью: кто это так шлепает?.. Вспомни, где ты был?
Г а н с. Я шлепаю?
М а р т а. Ну а кто, Ганс, кто? (Смеется.) Ну представь себе, что за человек может носить такие галоши?
Г а н с. Я шлепаю?
М а р т а. Боже, я опоздала! Через двадцать минут начнут приводить детей...
Г а н с. Я не шлепаю! Я ра-бо-таю! И я не знаю, кто у вас здесь шлепает, кто бреется моей бритвой, чистит зубы моей щеткой!
М а р т а. Ганс!
Г а н с. Работаешь, работаешь, стараешься! В очередь на квартиру — стоим, в очередь на автомобиль — стоим, на мебель — откладываем... А чем плоха эта квартира? Им автомобиля хочется больше, чем ребенка!.. А почему бы вообще купить не машину, а лошадь?..

Пауза.

М а р т а. Теперь придется брать такси...

Пауза.

...Бедные дети ползают в коридоре на холодном полу...

Ганс встает, надевает кепку, берет вещи.

...Ну вот, умница! Скорей, дорогой, скорей! Ты запомнил? Это в химчистку, а чемодан — маме... Надень шляпу, пожалуйста, там дождь.
Г а н с. Может, мне еще галоши надеть?
М а р т а (смеется). Клянусь, я понятия не имею, откуда они взялись. Надо спросить у Эльзы...

Пользуясь тем, что руки у Ганса заняты, Марта снимает кепку и надевает ему кожаную шляпу.
Ганс вращает глазами.

Ну Ганс, Ганс! (Выталкивает его.) Мамаша Борн всегда приводит свою девочку в детский сад раньше всех... Я бегу, дорогой! (Чмокает его в щеку.) Я заеду к тебе вечером, хочешь? (Улыбка.) Ну, Ганс, ну!.. Не перепутай: это в химчистку!.. (Убегает, послав ему воздушный поцелуй.)
Г а н с. Ненавижу вот это: химчистки или сдавать белье в прачечную. Лучше лежать без ноги на поле боя.

Загорается надпись «Химчистка». За стойкой молоденькая Приемщица. Перед нею — Губерт.
Выхватывает вещи из мешка: куклы, маски, театральные костюмы.

Г у б е р т. Не пугайтесь, фройляйн, не пугайтесь! Такая молоденькая, а такая сердитая! Вот наш товар! Выбьем пыль из Арлекина, встряхнем царя Эдипа, сдадим в чистку и получим, как новенького, короля Ричарда! Жизнь коротка, искусство вечно! О, это плащ Отелло! Какие страсти! Какие герои!.. А это? О Луиза Миллер, мадам, не плачьте, мы приклеим вам новенькие нейлоновые волосы, освежим французским тоном ваши щечки, проредактируем ваше многословие, и вы сумеете взволновать еще не одно поколение неверных мужчин и женщин, умирающих от любви! Режиссеры, да здравствует классика! Нам не хватает страстей! Страстями — по чувствам, чувствами — по бесчувствию! Можно придумать все, как говорил Лев Николаевич Толстой, великий русский писатель, — нельзя выдумать лишь человеческой психологии. Измените все: города, вокзалы, упаковку колбасы, живите в воде с дельфинами или любите принцесс, спящих в книгохранилищах, — измените все, но человеческие чувства останутся теми же, что десять тысяч лет назад! Театр, заставь плакать астронавтов от сострадания к Антигоне! Привет тебе, Марк Антоний! О Медея, безумица, мы вернем молнию твоим глазам! Сдайте в чистку старых героев, и вы увидите, что сердца их бились, как ваши. Искусство, ты вечно, потому что вечна неизменность человеческих чувств! Скорей, фройляйн, нам не хватает великих примеров!.. Уф! В пот кинуло.
П р и е м щ и ц а. Вам же сказали: фигурное не принимаем.
Г у б е р т. Что?
П р и е м щ и ц а. Что слышали. Фигурное не берем. Только прямое.
Г у б е р т. Прямое?
П р и е м щ и ц а. Грамотные? (Показывает на объявление.) Вон почитайте! И волос не берем, и кружева.
Г у б е р т. Минутку, минутку! Что же, только прямое?..
П р и е м щ и ц а. До чего бестолковые!
Г у б е р т. Но миленькая моя! В том-то и дело, что всем надоело прямое! Ничего прямого вообще не бывает на свете! Все фигурное, все сложное!
П р и е м щ и ц а. Выпили, что ли, с утра? А теперь безобразничаете! (Хочет уйти.)
Г у б е р т. Стойте, дитя мое! Ну зачем? Такие красивые бровки, а вы их сдвинули! Такие губки, а вы их надули, как лягушка. Ну разве можно? Я выпил, конечно, но это было вчера. (Надев на руку куклу-клоуна, пищит.) Детка, детка, улыбнись, дам конфетку, не сердись!

Приемщица нехотя смеется.

НУ какая прелесть! Вот это лицо! Вам надо постоянно улыбаться, моя радость! Тогда здесь отбоя не будет от женихов! Выстроится гигантская очередь! Офицеры флота и летчики-перехватчики, ядерные физики и сыновья министров! Киноартисты будут отдавливать друг другу ноги, желая сдать в чистку свои замшевые пиджаки! Да, не хихикайте, я вам предсказываю. Четыре человека из-за вас отравятся, восемь вскроют вены, а четырнадцать превратятся в хронических алкоголиков! Ваш портрет повесят в Лувре рядом с Джокондой! (В сторону.) Господи, чего не наплетешь в предприятиях бытового обслуживания!
П р и е м щ и ц а. Ну ладно уж! Только запишу как прямое.
Г у б е р т. Радость моя! Да как вам угодно! Фигурное как прямое, прямое как фигурное, все равно выйдет и не прямо-фигурное и не прямо-прямое... Пишет! Записывает! Ай, умница!.. Какие пальчики! Какой почерк!.. Хотите, продам гениальную идею? Надо открыть химчистку чувств! Да-да! Срочное исполнение! «Чистка чувств!» — не очень благозвучно, но не беда, важна суть. Представляете? Чистка чувств! Спешите к нам! Стираем печаль! Смываем тоску! Утюжим страх! А если хотите печали, вы получите ее в самом чистом виде! Радость — свежая, как дыхание розы! Нежность — без пятнышка вожделения! Ярость — накрахмаленная и твердая...
П р и е м щ и ц а. Я собьюсь, не мешайте!
Г у б е р т. Пардон! Молчу, молчу!.. Ба! А вот идет Ганс, мой одноклассник, я не видел его лет десять!.. Ганс, старина! Узнаешь, а? Сколько лет, сколько зим! Взгляните, фройляйн, на встречу старых школьных друзей!
П р и е м щ и ц а. Негде встретиться!
Г а н с (приближаясь). А ты все такой же болтун, каким был в классе? Здоров, Губерт!
Г у б е р т. Привет, старина! Привет! Чертовски рад тебя видеть! Помнишь, как мы с тобой чуть не взорвали физический кабинет?

Хохочут.

Г а н с. А помнишь малыша Вилли?

Хохочут.

Г у б е р т. Ну, а как ты, а? Женат? Дети? Где работаешь?

Ганс морщится и машет рукой.

П р и е м щ и ц а (Гансу). Сдавать будете? А то уйду.
Г а н с. Да-да. Сейчас. (Губерту.) А ты? Что это у тебя? Из цирка, что ли? (Вытаскивает из вороха костюмов галошу, изумлен.)
Г у б е р т. Из театра, старина... А, вот они где! (Ищет вторую галошу.) Слава богу! Бедных костюмеров уже хотели оштрафовать за эти галоши! (Стучит галошами.) Уважаемая публика! Леди и джентльмены! Это галоши счастья! Да-да! Не верите? В прошлом сезоне мы ставили такую сказку. Андерсена. Не слышали? Правда, автор переделал ее на современный лад. Для детей вышло слишком умно, а для взрослых — непонятно. Но галоши работали здорово, стоило посмотреть!
П р и е м щ и ц а. При чем это: галоши и счастье?
Г у б е р т. Сказка, моя дорогая, сказка! А в сказках чего не бывает! Кто наденет эти галоши, тот может перенестись в любое время, в любую эпоху и обрести счастье! Исполнение желаний! Куда хочешь!
П р и е м щ и ц а. Лажа!
Г а н с (подозрительно). Это твои галоши?
Г у б е р т. Мои? Нет. Это волшебные галоши.
Г а н с. Странно. Я видел их. Сегодня.
Г у б е р т. Ничего странного. Все мы о чем-то мечтаем, и все мы слишком долго ждем исполнения наших желаний. А стоит надеть галоши, и желание исполнится мгновенно. А еще древние говорили: вдвое дает, кто быстро дает. Не так ли? Лучший способ проверить мечту — осуществить ее немедленно. Но я советую вам иметь много желаний: чтобы не разочароваться в жизни и в самих себе. Не вышло одно, можно сразу приняться за другое. А если исполнилось, — тем более, не стоять же на месте! Внимание! Ап! (Сунул ноги в галоши, и исчез.)

Приемщица и Ганс поражены.

П р и е м щ и ц а. Э! Э! А кто будет платить?
Г а н с. Фокусы. Сейчас вернется. (Растерян.)

Вспышка. Губерт брякается на пол. Химчистка и Приемщица исчезают.

Г у б е р т (стонет). Охо-хо! Влетел в самую гущу Грюнвальдской битвы! (Ощупывает голову, спину.) Жуть, что там делается! Вот эдакий детина сшиб меня с коня! Р-р-раз! Вот таким копьем!.. Погляди, тут ничего нет?..
Г а н с. Все в игрушки играешь?
Г у б е р т. Хорошенькие игрушки! Потрогай, какая шишка!.. (Смеется.) Ладно уж, пошутить нельзя. Пойдем лучше пропустим по кружечке ради встречи?
Г а н с. Да мне еще к матери надо съездить с этим барахлом, а к двум на работу. Я у матери уже месяца три не был.
Г у б е р т. Всем на работу, приятель, всем! Взгляни, мир полон работающих!

Звучит шум большого города. Идет Прохожий с портфелем. Губерт останавливает его.

...Одну минуту! Извините! Мы из комиссариата труда. У нас вопрос: сейчас начало дня, почему вы не на работе?
П р о х о ж и й. Я? Кто вам сказал? Я на работе. Я иду из второго филиала нашего треста в управление четвертого отделения.
Г у б е р т. А, извините!
П р о х о ж и й. А почему вы не на работе?
Г у б е р т. Мы? Я на работе.
Г а н с. А мне к двум.
П р о х о ж и й. То-то же! Никакого порядка! Все пороки от праздности и лени. Без труда не вынешь рыбку из пруда. Труд превратил обезьяну в человека. (Уходит.)
Г у б е р т. Клянусь, он поперся в универмаг! Идем!
Г а н с. Ну куда я с этим? (Показывает сумку и чемодан.)

Губерт тут же набрасывается на чемодан, мнет его, складывает, и через минуту чемодан уже можно
положить в карман. То же самое он проделывает с сумкой.

Г у б е р т (бормочет). Чертово барахло! Откуда оно берется! Весь дом завален! Кругом лифчики, лифчики! Лучше б мне остаться холостяком!.. (Подмигивает.)

Оба смеются.

Г а н с. А мать? Она будет ждать.
Г у б е р т. А, Ганс! Будто ты не знаешь! Матери всегда ждут. Успеешь!..

Музыка. Появляется Фея печали.

Г а н с. Погоди! Я уже три месяца у нее не был.
Ф е я п е ч а л и (поет).
У меня большие дети,
Я живу теперь одна.
Я одна на целом свете,
Словно на небе луна.
Я одна на целом свете,
Словно на небе луна.
Я их грела, я им пела,
Я их в муках родила.
У детей дела, дела,
А до матери нет дела.
У детей дела, дела,
А до матери нет дела.
Г а н с. Мама, ну прости! Мы каждую субботу к тебе собираемся, но то одно, то другое... Я же тебе звоню. Вчера... Нет, позавчера звонил... Как ты себя чувствуешь? Я хотел сегодня заехать, я, может, еще успею... Или завтра... Мам! Ну извини...

Фея уходит.

Г у б е р т. Ну идем, идем! Ганс!..
Г а н с. Надо бы поехать!
Г у б е р т. Успеешь! (Уводит Ганса.)

Освещается внутренность небольшого подвального ресторанчика, стилизованного под средневековье. У очага, запарясь, суетится поваренок Нэф, за стойкой — хорошенькая барменша Мария, похожая на Фею счастья. Она кокетничает с молодым Полицейским. Бродит, собирая посуду, старая судомойка Урсула — она в свою очередь напоминает Фею печали. Руководит заведением мэтр Штоп. За столиком сидят старый пенсионер дядюшка Хустен и учитель Троммель. Легкая музыка.

Х у с т е н. Раз в неделю позволишь себе съесть жареного цыпленка, и что? Я старый заслуженный пенсионер, я сорок пять лет на трамвае, и что? Никто не хочет заниматься своим делом!
У ч и т е л ь (ест). Позвольте, как — никто не хочет?
Н э ф. Дядюшка Хустен, вы сидите ровно двенадцать минут, и ваш цыпленок почти готов.
Х у с т е н. Мне лучше знать, сколько я сижу! Я жду целый час, и что?
Ш т о п (проходит, нервно). Нет людей, дядюшка Хустен, нет людей! (Марии.) Где Ганс, а? Где он?
М а р и я. А почему вы у меня спрашиваете?

Штоп уходит.

Х у с т е н. Вот именно! Нет людей! В прежние времена...
У ч и т е л ь. Простите, в какие такие прежние?
Х у с т е н. Ни в какие! Я сорок пять лет на трамвае, и что? Мария! Еще кружку!
П о л и ц е й с к и й (Марии). Как сверкают сегодня твои глазки!
М а р и я. Ах, полицейские комплименты! (Несет пиво.)
У р с у л а (бормочет). Дело было в Копенгагене, на Восточной улице, недалеко от старой Королевской площади...
У ч и т е л ь. Нет, все-таки — в какие это прежние?
М а р и я. Дядюшка Хустен имел в виду совсем старинные времена, еще те! Не правда ли, дядюшка Хустен?
Н э ф. Королевские? (Фехтует шампуром.) Трам-бам! Трам!
У ч и т е л ь. Я, слава богу, учитель истории и знаю все времена. Дату, дату!
Н э ф. Дядюшка Хустен, а вы хотели бы стать королем?
Х у с т е н. Я хотел бы съесть своего цы-плен-ка!

Мария возвращается за стойку.

П о л и ц е й с к и й. У тебя фигурка как у точеной статуэтки!
М а р и я. Полицейский, вы, кажется, оставили свой пост?
П о л и ц е й с к и й. Там идет дождь, а здесь ходишь ты! (Хохочет.)
У ч и т е л ь (Хустену). Итак, вы хотели бы стать королем?
Х у с т е н. Кто?
У ч и т е л ь. Вы. Каким именно королем?
Х у с т е н. Я — королем?
У ч и т е л ь. Разве вы не сказали, что хотите быть королем?
Х у с т е н. Каким королем? Я сорок пять лет на трамвае. Я рабочий человек.
У ч и т е л ь. Вот я вас и спрашиваю: каким?
У р с у л а. Что вы к нему пристали? Хустен, скажи: трефовым.
Х у с т е н (смеется). Во! Правильно! Трефовым!
У ч и т е л ь. Вам не удастся отделаться шутками. Вы — монархист?
Х у с т е н. Кто?
У ч и т е л ь. Нельзя путать эпохи. Вся беда в том, что в новые времена просачиваются нравы и психология старых времен. Мы не имеем права. Молодежь. Воспитание. Чистота, чистота вида.
Х у с т е н. И что?
Н э ф (продолжая фехтовать). А я — я хотел бы быть Ричардом Львиное Сердце!.. Раз!.. А еще я хочу — невидимкой!
П о л и ц е й с к и й (вдруг, пылко). Это я! Я! Я всегда хотел стать невидимкой! (Нэфу.) Слушай, а ты каким хочешь: чтобы только ты сам невидимкой или если, что-то возьмешь, то это тоже делается невидимым?
Н э ф. Конечно, тоже!
П о л и ц е й с к и й. Замечательно! (Еще горячее.) А летать? Невидимкой — и летать?
Н э ф. О-о! И чтобы ни одна пуля не брала!
П о л и ц е й с к и й. Да! Да! Ах, это роскошно!.. Мария, вы понимаете? Вы хотели бы стать невидимкой?
М а р и я (красуясь). Зачем же мне — невидимкой?
Н э ф. Ее и так редко видно на работе!
П о л и ц е й с к и й (пылко, ко всем). А вы?.. А вы?.. Это же необыкновенно! Невидимкой — и летать! А?
У р с у л а. Я-то летаю. Когда надо.
У ч и т е л ь. А я, молодой человек, очень долго был невидимкой. Но теперь...
П о л и ц е й с к и й (не слушая). А вы?.. Замечательно, а? (Хустену.) Вы хотели бы?
Х у с т е н. Я хотел бы съесть своего цыпленка наконец! Нэф!.. Где Штоп? Позовите Штопа!

Нэф испуганно бросается к очагу. Идет Штоп.

Ш т о п. Да-да, я здесь! (На ходу, Марии.) Где Ганс, а?
М а р и я (пожимает плечами). Действительно странно: Ганс самый дисциплинированный человек на свете.
Ш т о п. Самые дисциплинированные люди давно находятся на том свете. У тебя нет телефона Марты?
М а р и я. Еще мне не хватало иметь ее телефон!
П о л и ц е й с к и й (налетает на Штопа). А вы? Вы хотели бы: невидимкой — и летать?
Ш т о п (оглядываясь). Что?
П о л и ц е й с к и й. Невидимкой. Невидимкой — и еще летать?
Ш т о п (шепотом). Каким? Чтобы только сам невидимый или если что возьмешь, то тоже невидимое?
П о л и ц е й с к и й. Тоже! Тоже!

Они разговаривают, как двое сумасшедших.

Ш т о п (вздыхает). Ах, если бы!
П о л и ц е й с к и й. А что?
Ш т о п. Во-первых, все время остаются следы. Идешь, все нормально, никто не видит, а следы — остаются!
П о л и ц е й с к и й. Да что вы?
Ш т о п. Да-да! И во-вторых, в толпе совершенно невозможно двигаться.
П о л и ц е й с к и й (соображая). Да-да-да!
Ш т о п. В автобус не сядешь.
П о л и ц е й с к и й. В автобус? Да, никак. Да-да, неудобства есть... А летать?
Ш т о п. Летать? С какой скоростью? На какой высоте? Кругом радары.
П о л и ц е й с к и й. Да-да-да.
Х у с т е н (стучит кулаком). Дадут мне наконец цыпленка?

Неф чихает и кашляет. Он достал черного цыпленка, от которого валит чад. Штоп хватается за голову.
Ресторанчик затемняется, а на второй половине сцены освещается столик в другом, современном кафе, где сидят Губерт и Ганс.
Пьют пиво. За окном — поток машин, автоматический ритм светофора.

Г у б е р т. Нет, подожди, ты не так поешь. Надо вот так: «Ах, зачем я...»
Г а н с. «Ах, зачем я...»
Г у б е р т. У тебя совершенно нет слуха. Подпевай просто: «Ах, зачем я...»
Г а н с. «Ах, зачем я...»
Г у б е р т. Все! Поем!

Поют.

Ах, зачем я не родился
В девятьсот шестом году!
Я бы с дедушкой возился
По утрам в своем саду.
Мне б с переднего крыльца
Подавали жеребца,
Я любил бы свою маму,
Знал бы своего отца.
Ах, зачем я не родился
Девяносто лет назад!
Я б на бабушке женился,
Был бы весел и богат!..

Г а н с. Вот! Вот!.. (Горячо.) Я гениальный повар! Я все могу! Понимаешь? А это что? Автоматы! Бумажные тарелки! Сосиски, яичница, сосиски, яичница! Все мчатся сломя голову! Скороварки! Хлеборезки!.. Все на ходу, всухомятку! Ты знаешь, в армии я был поваром у генерала.
Г у б е р т. О!
Г а н с. Что «о»?! Даже генерал говорил мне: «Что ты там колдуешь, Ганс? Свари мне сосиски, да и ладно!..» Кому теперь нужна моя древнейшая профессия? Ты знаешь, например, у герцога Найнхальгальского с тысячи семьсот семьдесят второго по тысячу восемьсот первый год не подали к обеду ни разу двух одинаковых блюд! А? За двадцать девять лет!
Г у б е р т. В самом деле? Что ж это были за блюда?
Г а н с. Уж наверное не сосиски с яичницей!.. Э, и вообще!
Г у б е р т. Ну-ну, Ганс! Ну, старина! Что ж теперь делать?..
Г а н с. Нет, брат Губерт, что-то не так... Плохо мне!..
Г у б е р т (в тон ему). Да-а... Живешь как механизм...
Г а н с. Вот-вот!
Г у б е р т. Каждый день одно и то же.
Г а н с. Именно.
Г у б е р т. Встаешь в один и тот же час...

Ганс кивает.

...Бреешься, как всегда... чистишь зубы, как всегда...

Ганс кивает.

...Один и тот же завтрак... одни и те же слова... одним и тем же движением жена красит ресницы...
Г а н с. Ну!

Появляется Марта.

Г у б е р т. Все тот же автобус, метро, табачный киоск, газетный киоск...
Г а н с. Да! Да! Да!.. И вот так всю жизнь? Тсс! Есть, между прочим, одна девочка... Мария... Тсс!..
Г у б е р т. Подожди, Ганс, не путай... (Встает, принимает лекторский вид. Марте.) Не расстраивайтесь, с мужчинами это бывает. Присядьте. Я сейчас все объясню.

Марта садится и гладит Ганса по склонённой голове.

Г а н с (Марте). Тсс...
Г у б е р т. Дорогие товарищи! Уважаемые господа! Леди и джентльмены! Друзья! По-моему, мой друг, простой повар Ганс, затронул одну из напряженных проблем современности. Причем это имеет отношение к разным странам, ко всем людям. Мы учимся, растем, неуклонно растут наши духовные запросы и наше сознание, а между тем каждый из нас заключен в автоматизм повседневности, как шарик в шарикоподшипник. Каждый день одно и то же: с работы, на работу, с работы, на работу. Труд, конечно, великая вещь, но на работе, в общем, все одно и то же, дома — одно и то же. Быт и досуг также все более стандартизируются. Утром газета, вечером телевизор, вечером жена, утром любовни... Извините, шутка... Ну в самом деле, как быть? Человек не машина, не автомат, ему надоедает все одно и то же. Я вам скажу, дело дошло до того, что теперь часто встречаешь инженеров, которым надоело конструировать; писателей, которым надоело писать; рабочих, которые ленятся работать; врачей, которым надоело лечить; больных, которым надоело лечиться, и здоровых, которым надоело быть здоровыми и хочется заболеть. Неужели слово «надоело» есть производное от слова «надо»? Никто ничего не бросает и никуда не бежит, каждый все равно занимается своим делом. Но нельзя не обратить внимание на угнетенное состояние духа вполне благополучного трудящегося. В чем тут фокус, а? Брюхо набьешь — душа чего-то просит, душу ублажишь — брюхо рычит... И опять-таки: где страсти? Где безумные чувства? Кто из нас удушил свою Дездемону? Кто убил на дуэли соперника? Чью душу сжигает кровная месть?.. Чем мы заняты? Вот сидит человек, посмотрите! Все у него есть: жена, дом, работа, деньги, автомобиль скоро купит, а ему плохо! Ему скучно. И всем он недоволен. В чем дело, а... Чего ты хочешь, Ганс?

Ганс молчит.

...Вот! Он даже сам не знает чего! Но чего-то он хочет, это точно! И ему ка-жет-ся: будь у него другая квартира, другая жена, другая работа, другая зарплата, и, может быть, даже живи он в другой стране, или родись на сто лет раньше или на двести позже, — все было бы по-другому!.. А, Ганс?.. Можно предоставить тебе такую возможность. Слышишь? Молчит. Молчит, бедняга. Вы видели: я предлагал ему галоши счастья — они способны исполнить любое желание. Но надо знать, по крайней мере, чего ты хочешь? А, Ганс?..
Г а н с (пьяно). Лошадь. Куплю лошадь и поеду...

Врывается Прохожий.

П р о х о ж и й (строго и свирепо). Где Губерт? Опять его нет? Пишите докладную! Я его уволю в конце концов, этого болтуна!
Г у б е р т (пугается). О боже! Который час? Кошмар! (Бьет себя по губам.) Ах, болтливая собака! Опоздал, опоздал!.. Извините, иду, бегу!.. Говорить-то хорошо, а работать надо!.. Пока, Ганс! Звони! Увидимся!.. (Убегает.)
П р о х о ж и й. Безобразие! Разгильдяйство! Пьют в рабочее время! (Выпивает кружку, уходит.)
Г а н с (смеется). Вот! Все так! Говорить все мастера! Идите! Бегите! На работу! В химчистку! К женам!.. Куплю лошадь, и все! И поеду куда глаза глядят!
М а р т а (гладит его). Успокойся. Ну что с тобой, в самом деле? Ты такой нервный, Ганс, я ничего не понимаю. Почему ты не хочешь поговорить со мной, все мне рассказать?.. Или ты не любишь меня больше?.. Я не пойму, что ты хочешь... Эльза говорит: может, нам на время расстаться?.. Ты слышишь меня, Ганс?..
Г а н с (хохочет и поет).
Мне б с переднего крыльца...
Подавали б жеребца...

Марта встает и уходит.
Освещается ресторанчик. Здесь немая сцена. Хустен держит за ножку черного, как уголь, цыпленка.

Х у с т е н. Я... сорок пять лет... на трамвае...
Ш т о п. Хустен, дорогой!.. Не волнуйтесь... Мы думали... мы хотели... Так сказать, сюрприз... Это даже не цыпленок...
Х у с т е н. Я вижу, что это не цыпленок. Может, это фазан? Пекинская утка?
Ш т о п. Нет людей, нет людей... Что он со мной делает, этот Ганс!
Н э ф. Дядюшка Хустен, я сейчас... другого... пять минут...
Х у с т е н. Нет! Пусть-ка он сам его съест! Да! (Нэфу.) На! На! Откуси кусочек! Откуси!

Нэф пятится.

Ш т о п. Нэф! Откуси!.. Давайте я откушу!
Х у с т е н. А-а! Не хочешь? А старому дядюшке Хустену подаешь?.. Бездельники! (Марии.) Ничего смешного, между прочим!.. Никто ничего не хочет делать! Раз в неделю соберешься съесть мясного!.. Откуси, говорю, ну!.. В прежние времена хороший хозяин заставил бы тебя подавиться этой дрянью! До крошки!..
У ч и т е л ь (встает). Нет, позвольте! Что же это происходит?.. Какой такой хозяин? В какие прежние времена? А?.. Ну-ка, любезный, отвечайте!

Пауза. Хустен медленно приближается к Учителю с цыпленком в руке.

Х у с т е н. Сейчас я тебе отвечу... Я тебе сейчас отвечу... этой... жареной... собакой... по очкам! (Бросается на Учителя.)

Учитель бежит.

Молчать! Я не позволю издеваться! (Штопу.) Молчать, пузатый бездельник! Только лапы умеете запускать в государственную казну! Отъелись! Где шеф-повар? Что происходит? Пьяницы! Дармоеды! (Урсуле.) Не путайся под ногами! Уж ты-то знаешь порядки, могла бы сказать! Старая черепаха! (Марии.) Прекратить! Все хи-хи, ха-ха, амуры, пока все прахом не пойдет! Отцы трудились, наживали, а они все спустят, им плевать! (Полицейскому.) А твое место где? Где, я спрашиваю? Может, там грабят, убивают, враг границу переходит, а ты? Чей хлеб ешь, бездельник? (Дошел до Нэфа, сует ему в рот цыпленка.) На, подавись! Руки отрубать таким поварам!.. Я вас научу! Я всем покажу! Я сорок пять лет! В поте лица! И что? (Учителю.) А ты! Молчать! Язык вырву! Каленым железом! Свинца в глотку!..

Хустен в исступлении, рвет на себе одежду, хватается за голову, и что-то меняется в его облике, в костюме.
Он вырывается на другую половину сцены и видит Ганса над кружкой пива. В костюме Ганса тоже есть перемена.

...А-а! Вот он где, наш Ганс! Прекрасно!.. В тюрьму негодяя! В темницу! В Черную башню! Крысам на съедение!
Г а н с (встает, покачиваясь). Но-но, ваше величество! Спокойно!..
Х у с т е н. Замурую!.. (Хватает Ганса и уволакивает.)

В ресторанчике все поражены. Глядят друг на друга, пожимают плечами. Входит Марта.

М а р т а. Добрый вечер!

Ей не отвечают.

...Что с вами? Что-нибудь случилось?.. А где Ганс?..

Все молчат. Марта смотрит на Марию. Та демонстративно отворачивается.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Проходит Стражник в старинном шлеме, с алебардой. Кричит петух, в неярком свете вырисовывается кровать под балдахином.
Ганс сидит на ней. За ним — Мария с распущенными волосами.

М а р и я (томно). Ну что ты, Ганс? Куда? Ну что с тобой?
Г а н с (сначала в тон ей). Прости. Усни. Прости, но мне пора... (Спохватывается.) Тьфу, черт!
М а р и я.
Ты за ночь, как луна, переменился.
Перешагнул по небу, как звезда.
Г а н с. Ну, только не надо, не преувеличивай. (Чешется.)
М а р и я.
О милый мой, побудь еще, скажи мне,
Что говорил вчера. Волшебный вечер!
О запах сена, лилии, молчанье
И маленькие молнии в руках!
Г а н с (бормочет). Молнии маленькие, а клопы как черти.
М а р и я.
Ну расскажи, ну расскажи еще мне,
Как это было в самый первый раз!
Г а н с. Лапочка, ну правда мне надо идти. Стража, то се.
М а р и я.
Я помню, как однажды на окно
Я вспрыгнула, поправить занавеску,
Тянулась вверх, на цыпочки привстав,
И вся, от пальцев рук до пальцев ног
Отточенная, как веретено,
И юная, как в'ишневая ветка
Цветущая, тебе я показалась...
Ты подошел, взял на руки меня
И замер так, дыханье потеряв...
Ты помнишь, Ганс?..
Г а н с. Какая занавеска? Где?.. Спи, пожалуйста...
М а р и я.
И с той поры не мог спокойно видеть
Ни рук моих, ни ног, моих наклонов,
Изгибов бедер, рта, волос, колен.
Ты задевал меня, ты прикасался
И тут же в шутку все переводил...
Г а н с. И дошутился... Правильно, правильно, все так и было, успокойся. Спи, а? Спи.
М а р и я.
Как ты нелеп, как скушен, старомоден,
Ты спишь со мной, а в голове — жена.
Г а н с. Мария, ну что ты, ей-богу! Ну зачем?..
М а р и я.
Ступай, ступай! Иди подземным ходом.
И поцелуй меня перед уходом!

Ганс целует ее, продолжая чесаться.
Тьма. Появляются две Феи в средневековых костюмах и Губерт в наряде шута. Феи танцуют — одна тему счастья,
другая — сомнения, а Губерт кричит петухом и играет на дудке.

Г у б е р т. Исполнение желаний. Хлоп, хлоп, галоши! Что вам угодно? Марию? Корону? Королевство? Пожалуйста! Какие ароматы льются из царской кухни! Какие скакуны цокают копытами по дворцовой площади! А какие страсти, господа, какие страсти! Приготовьтесь! Але-гоп!

Феи и Губерт скрываются.
Проходит, как сомнамбула, женщина в отрепьях, волосы закрывают ее лицо — она будто ищет кого-то. Уходит. По сцене нервно ходит учитель Троммель в костюме иезуита. Два стражника вводят молоденькую даму, в которой нетрудно узнать Приемщицу из химчистки.

У ч и т е л ь. О боже! Что за вид! Нет, с этой страной все ясно! Все!
П р и е м щ и ц а (оправляя свой наряд). А чё? Нормально.
У ч и т е л ь. Молчи, несчастная! Вы видели себя в зеркало?
П р и е м щ и ц а. А чё такого-то?
У ч и т е л ь. О темпора, о морес! Вы что, спали в этом платье?
П р и е м щ и ц а. Как же, дадут они поспать! Часик, может, покимарила... (Осматривает себя.) Вообще шмотки были... (Смеется.)
У ч и т е л ь. Я ничего не понимаю, что она говорит!.. Хорошо, ответьте мне, вы принимали вчера...
П р и е м щ и ц а. Я? Приняла, конечно, не скрываю! Кубков пять приняла.
У ч и т е л ь. О боже! Я вас спрашиваю: кого принимали?
П р и е м щ и ц а (не слышит, смеется). Я, святой отец, вчера капустой была.
У ч и т е л ь. Кем?
П р и е м щ и ц а. Капустой. Кудрявой. (Смеется.) Мы все были кто морковкой, кто капустой. А шут был зайчиком. Губерт. Для понта, конечно. Чтобы нас грызть.
У ч и т е л ь. Что?
П р и е м щ и ц а. Вот так — рры! И — грызть!
У ч и т е л ь. Не дышите на меня! О ужас!
П р и е м щ и ц а (смеется). И всех вином поливали из лейки!
У ч и т е л ь. Боже, совсем дитя!.. И принц тоже поливал?
П р и е м щ и ц а. Принц? Хо-хо! Это он все и придумал!.. Ой, принц! Ну принц!.. Они меня потом на кухню притаранили, на стол положили. Рубить, говорят, капусту! Давить ее! Солить ее! (Хохочет.) Завал!
У ч и т е л ь. Пожалуйста, без подробностей!
П р и е м щ и ц а. А фрейлина Мария была Петрушкой. Вот такой султан на голове, а сзади — до сих пор голая!
У ч и т е л ь. Боже мой! И ее что? Тоже?
П р и е м щ и ц а. Да! Они нас всех в котел, а она никак не помещалась. Принц говорит: «Давай ей одну ножку оторвем». (Хохочет.) Святой отец, прикажите, пусть выпить обнесут!
У ч и т е л ь. Замолчи, несчастная! Кого принимали в замке, я спрашиваю?..
П р и е м щ и ц а. О! О! А чё ты вообще прицепился! Тоже еще предок! А-а, ты расколоть меня хочешь?.. Ишь, стариканчик! На принца тянешь? Да я умру за него, чтоб ты знал!
У ч и т е л ь. Не приближайся!.. О, что бы я сделал с вами в прежние времена!
П р и е м щ и ц а. Чё? Чё б ты сделал? Ну на, сделай! На!
У ч и т е л ь (бежит от нее). Стража! Увести ее!
П р и е м щ и ц а. Сделает он! Видали?.. Да я тя самого сделаю! Пустите, псы! Не хватай, морда железная!.. Ну, святой папаша, попадешься — умою!
У ч и т е л ь. Падение! Полное падение! Если так дальше пойдет!..

Входит Полицейский, тоже в костюме монаха. Ирония. Появляются феи. И присутствуют затем при разговоре.

Ф е я с ч а с т ь я. Это кто? Это же Полицейский. Здесь все время одни и те же люди.
Ф е я п е ч а л и. Но люди вообще одни и те же. Мы меняем только костюмы и эпохи.
Ф е я с ч а с т ь я. Как вы надоели с вашим пессимизмом!
Ф е я п е ч а л и. А ваш оптимизм, как известно, это просто отсутствие информации.
Ф е я с ч а с т ь я. А учитель стал святым отцом?
Ф е я п е ч а л и. В этой эпохе — святым отцом. Мы же предложили Гансу разные варианты.
П о л и ц е й с к и й. Разрешите, святой отец?
У ч и т е л ь. Да-да, я вас жду все утро. Докладывайте.
П о л и ц е й с к и й (читает свиток). Так. Все утро принц ругал цирюльника. Потребовал бочку горячей воды. Просил какого-то мыла. (Усмехается.)
У ч и т е л ь. Так-так. А что смешного?
П о л и ц е й с к и й. Нет-нет, простите... Возмущался, почему ничего не известно о каком-то Китае. Нельзя, мол, начать день спокойно, не зная, что делается в Китае. (Смеется.)
У ч и т е л ь. Что вы все усмехаетесь, сын мой! Хорошенький смех! Ну а насчет того, что Земля — шар? Что вертится?
П о л и ц е й с к и й. Было, говорили. Очень, кстати, убедительно. Вот посмотрите. Если солнце поместить в центр круга, а планеты расположить вот в таком порядке...
У ч и т е л ь. Вы что, с ума сошли? Вам мало своих знаний?.. Что вы вздыхаете? Что это значит?
П о л и ц е й с к и й. Что есть знание, святой отец?

Пауза.

У ч и т е л ь. Так-так. Ну-ка, присядем... Ну-с?
П о л и ц е й с к и й. Наше знание — это, в сущности, консервированное сомнение.
У ч и т е л ь. Так. Консервированное.
П о л и ц е й с к и й. Познание дает знание, не так ли? Но познание и отбирает его, заменяя другим знанием.
У ч и т е л ь. Ну-ну, и следовательно?..
П о л и ц е й с к и й. Следовательно, мы ничего не знаем, святой отец.
У ч и т е л ь. Так! Ну спасибо!.. Спасибо, спасибо!.. Называется, слезай, приехали!.. Что же, это и вы так думаете?
П о л и ц е й с к и й. Я? При чем тут я?
У ч и т е л ь. Нет, уж вы откройтесь!.. Давайте!
П о л и ц е й с к и й. Когда вы спрашиваете меня о других, я обязан отвечать. Это моя работа, я за нее деньги получаю. Но если вы спрашиваете обо мне, тут я... это мое личное дело.
У ч и т е л ь. Господи! Да что ж творится!.. Да ваше личное дело, червяк ты эдакий, это наше личное дело! И наше личное дело — иметь ваше личное дело! Ясно?
П о л и ц е й с к и й. Не кричите, и так голова пухнет. Если ваше личное дело иметь мое личное дело, то мое личное дело — в конце концов, плевать на ваше мое личное дело! Не надо! Средние века, между прочим, кончаются!..
У ч и т е л ь. Молчать! С кем говоришь!
П о л и ц е й с к и й. О, простите, святой отец! (Встает.) Но Земля — шар! И все-таки она вертится! (Уходит.)
У ч и т е л ь. Стой! Куда?.. Сожгу! Распропагандировали!.. Гниль, гниль в королевстве!..

Пулей летит и падает, как от пинка, слуга, — в нем мы узнаем Штопа.

Что? Кто?! А, это ты, слуга принца! Кстати, кстати!.. Что стряслось, любезный?
Ш т о п (хнычет). Меня все время бьют!
У ч и т е л ь. Ну-ну! Ну перестань! Что за беда, если хозяин немного поучит слугу.
Ш т о п. Да за что! Что я такого сделал? (Хнычет.) Все ему не так! Все! Просыпаться — мученье! Подниматься — мученье! Умываться — мученье! Одеваться — мученье! Все не так!
У ч и т е л ь. Ну-ну, успокойся, я твой друг.
Ш т о п. Все у него дураки! Вот и вздыхает целый день: «Нет людей, нет людей!»
У ч и т е л ь. Как-как?
Ш т о п. А сам на лошадь боится сесть!
У ч и т е л ь. На лошадь?
Ш т о п (пугается). Тихо, святой отец! Никому!.. Он меня убьет! (Шепчет.) Сам: лошади, лошади! А подашь ему коня, да если еще при народе, — ни за что не сядет. Вот нарочно понаблюдайте. Сразу за плетку: «Кого подаешь? Кому подаешь? Что за седло?» И пойдет! Раз, раз!.. А сам-то! Не поверите, — подойти-то к коню не знает! Все с морды заходит, будто сроду не видал!..
У ч и т е л ь. Что ж это значит?
Ш т о п. На конюшню пришли, — уж и плечо ему подставил, и подсадил, а он, прости господи, как баба, как мужик какой, мешком плюхнулся, сам в поту, глаза на лоб! А Изумруд, конечно... ему такой-то седок — тьфу! Брык! — и сбросил. А виноватый — обратно я! Раз! Раз!
У ч и т е л ь. Странно.
Ш т о п. Не умеет. Богом вам клянусь!.. Карабкается на коня, как обезьяна какая, а сам бормочет: «Эх, велосипед бы!» Что за велосипед?!
У ч и т е л ь. Очень странно.
Ш т о п. Не выдавайте, святой отец! Убьет он меня!.. Ой! Идет! (Убегает.)

Появляются Хустен в королевском обличье и Урсула — сгорбленной знахаркой. И — мимоходом Фея счастья.

Ф е я с ч а с т ь я (Урсуле). Что вы здесь делаете? Вы же Фея печали!
Ф е я п е ч а л и (грубо). Не лезь! Не лезь, когда не спрашивают!
Х у с т е н. Ну думай, бабушка, думай! Какая ж ты колдунья — два дня ходишь, ничего придумать не можешь? Ну!
У р с у л а. Оливки фаршированные!
Х у с т е н. А, было!
У р с у л а. Лягушачьи лапки в сметане!

Король с досадой отмахивается.

... Жареные муравьи!

Опять не то.

...Мурена копченая!

Опять не то.

...Винегрет.

Не годится.

Ну не знаю, что вы тут едите!
Х у с т е н. Да не мы! Не мы! Я сорок пять лет на престоле, мне кружку молока, сыру, да и ладно! Мясо раз в неделю ем... Принц! Ни разу в жизни не попробовал двух одинаковых блюд! Во! Вся Европа знает! Еще в детстве бывало: «Гансик! Гансик! Скушай то, скушай это!» — «Не буду, и все!.. Не хочу, не буду! Не хочу, не буду!» Шуты на голове стоят, музыканты играют, куклы, мультишки всякие. «За папу, Гансик! За маму! За веру, за отечество!» И что? Гансик — блюдо об пол, шута по морде, мать, ее величество, царствие ей небесное, за нос, за волосы, — не буду, не хочу, и все!.. А в младенчестве, веришь ли, кормилиц каждый день меняли. Вся Европа знает!
У р с у л а. Ну, это баловство!
Х у с т е н. Да, конечно! Сами избаловали! Но тоже, знаешь, ведь один-единственный сынок, наследник, — тоже не баран начихал... Ну, придумала?
У р с у л а. Может, черепа...
Х у с т е н. Суп черепаховый? А! У нас его и солдаты не едят!.. Да, бабушка, я тебе скажу! Все было! Цветы, травы, моллюски эти всякие, птицы, корни, побеги, молоко китов, молoки угрей, паровое, заливное, жареное, пареное! И что? Фараоны того не едали, императоры византийские — все! Кочевники в пустынях, дикари на островах — всё попробовали, всё ели! Голова пухнет! Армию забросил, финансы расстроены, просвещением не занимаюсь, одна беда, ночей не сплю: чем кормить? Как кормить?
У р с у л а. А иные весь век макают пресный хлеб в пустую воду.
Х у с т е н. Ну, моя дорогая, каждому свое. Один думает: что поесть, а другой: что бы еще поесть?.. И я тебе скажу: одна задача не проще другой... Ну? Надумала?
У р с у л а. Может, это?..
Х у с т е н. Ну?
У р с у л а. Может, яичницу с сосисками?
Х у с т е н. Это что такое?
У р с у л а. Яичницу не знаете? Ну, яичница. (Показывает.) Разбил яйцо и на сковородку.
Х у с т е н. Погоди, погоди, как это? (Соображает.)
У р с у л а. А сосиски... это, ну, колбаски такие...
Х у с т е н. Колбаски? Что за колбаски?.. Ну-ка, ну-ка!.. Эй, повара! Эй, люди!... За мной, старая! Озолочу!

Тянет за собой Урсулу. Оба убегают.

У ч и т е л ь. Нет, надо меры принимать. Полное падение. Надо к папе ехать. Папа им задаст!

Смех, музыка. Учитель скрывается. Вбегают Губерт-шут и разодетый Нэф. Играют на ходу мячом для регби.
За ними — в сдержанно-роскошном наряде, развинченный, скучающий и капризный Ганс. Его сопровождает ученый
Астролог (Прохожий из первой картины.) Следом — принаряженные Мария и Дама-приемщица.
Слуга несет поднос с кубками.

Г у б е р т (поет).
Живешь себе, порхаешь,
Как бабочка-монах,
И не подозреваешь,
Не знаешь, не гадаешь
И не подозреваешь:
Уже
Идет
Монах.
Ты милую ласкаешь,
Витаешь в облаках,
Мальвазию лакаешь
И забываешь страх,
Ты милую ласкаешь,
И страх ты забываешь,
Ты двери отворяешь,
А там
Стоит
Монах.
Конец воде и суше,
Пуд соли на губах,
Мы разрываем душу,
Как вороты рубах.
Весь мир ты проклинаешь,
Ты душу разрываешь
И не подозреваешь:
В душе
Сидит
Монах.
Н э ф. Мы вели шесть — три, зачем он остановил игру?
Г у б е р т. Ну скушно ему, скушно!
Г а н с. Эй, вы! Отдохните! И так голова болит!..
А с т р о л о г. Вы меня слушаете?
Г а н с (морщится). Слушаю, слушаю.
М а р и я. Принц опять в меланхолии.
П р и е м щ и ц а. Умереть — какой мужик! Может, я спою ему? Принц, я спою?

Ганс морщится.

...Ну, принц! А вы хотели нанести мне визит, забыли? Вообще мы принимаем: понедельник, среда, пятница с восьми до трех, а вторник, четверг — с трех до восьми.
М а р и я. Могли бы сделать исключение для его высочества.
П р и е м щ и ц а. Я? Да одно только слово! Умру! Принц!
Г а н с. Детка, у тебя в горле не пересохло? Отдохни.
П р и е м щ и ц а. Зря вы обо мне так понимаете. (Отходит.)
М а р и я. Фи, Ганс! Вы невозможны сегодня! (Тихо.) Ты ничего не хочешь мне сказать?

Ганс вздыхает. Приемщица пьет залпом. Мария тоже обижена.

А с т р о л о г. Итак, если вы верите в судьбу, в переселение душ, в астральные потоки, то все объясняется проще пареной репы. Почему нам известно наше прошлое, а будущее — нет? Только потому, что это было, а этого — еще не было? Но это же условность! Нонсенс! Это же бу-де-т! Вам известна дата, место и даже минута вашего рождения? Не так ли? А откуда они взялись? Баран начихал, как изволит выражаться ваш король?.. Откуда? Откуда?.. Чтобы впустить вас в этот тесный мир, все должно было быть подготовлено заранее. Взгляните на гробовую плиту: как просто умещаются там через черточку две даты. Уравнение с двумя неизвестными! Сначала с одним, не так ли?.. Что мешает, зная одну дату, найти другую? Ведь рано или поздно она будет известна! И с точностью до минуты. Как и дата вашего рождения.
Г а н с. Но кто это знает?
А с т р о л о г (смеется). Разумеется, вы не знаете!.. Но кто-то знает? А? Кто-то должен знать?..
Г а н с. Бог, что ли?
П р о х о ж и й. Ну, бог не бог, не будем сейчас об этом! (Шепотом.) Между нами: доказать, что бога нет, так же трудно, как то, что он есть... Да! Итак, представьте себе, что это знаю я!.. Да-да! Мой мозг устроен таким образом, что, зная о вас малое, я способен в минуту найти все остальное. Проиграть, так сказать, все варианты. Даже если их будет миллион. А? Я проигрываю все варианты, проверяю их один за другим и выбираю оптимальный! Ну? Не молодчина ли я?
М а р и я. Не надо! Не надо! Я не хочу!
А с т р о л о г. Вот! И никто не хочет! Все полны суеверий и страха!.. Вы тоже не хотите, принц?
Г а н с. Демагогия. Не верю я в эти штуки.
А с т р о л о г. Да? Ну-ну. Неверие — это тоже суеверие, мой друг... Ваш гороскоп будет готов в три минуты. (Удаляется.)
Н э ф. Ну что ты его слушаешь, Ганс!
Г у б е р т. Давайте лучше выпьем! Пока голова свежая!
Н э ф. Завтра приезжают франки, самые сильные лучники. Надо бы потренироваться, Ганс!
Г у б е р т. Не трогай его сейчас, Нэф!
П р и е м щ и ц а. Может, я спою?

Все хлопают. Ганс морщится.

Ну, как хотите.
Г у б е р т. Пой, пой! Ганс!..
Г а н с. Да пусть поет.
П р и е м щ и ц а (поет).
Счастливые часов не наблюдают.
Счастливому не снятся корабли.
Счастливые на картах не гадают
О будущем, о славе и любви.
Несчастному на месте не сидится.
Счастливому не нужно никуда.
Счастливый даже счастья не боится,
Счастливому и горе — не беда.
Но коротко — увы! — земное счастье,
Нас не хватает даже на любовь.
И чем сильней вскипают наши страсти,
Быстрее выкипает наша кровь.
Но счастье есть и будет, если было.
Я здесь, с тобой, — ты счастлив, ты живешь.
О, как заплачешь ты перед могилой
И все, что было, счастьем назовешь!

Все хлопают. Ганс зевает.

М а р и я (в слезах, целуя Приемщицу). Это прекрасно!
Г у б е р т. Спасибо, Капуста. Что значит вовремя промочить горло, а?
Н э ф (обняв Приемщицу). У тебя фигурка, между прочим, как у статуэтки!..
П р и е м щ и ц а (вдруг). Чё?.. Руки, руки, парень! (Гансу.) Вам не понравилось, принц?.. Четыре человека из-за меня отравились, двое утонули в вине, шестеро погибли на дуэли. Как хотите. Мое чувство чисто, как майское утро. Как хотите. (Снимает с пальца кольцо и капает из него в кубок яд.) Прощайте. (Пьет.)

Уходит. Нэф за ней.

М а р и я. Принц, позвольте, на секунду! (Отводит его, дает ему розу.) Как эта роза аромат свой дарит, так я тебе хотела счастье дать.
Г а н с (вздыхает). Я понял. Благодарю.
М а р и я. Но если так, прощайте, принц, прощайте! (Убегает.)
Г у б е р т. Какие страсти! А? Какие страсти!

Ганс осушает кубок, швыряет его.

Мне больно смотреть на вас, принц.

Ганс усмехается.

У вас есть все, чего вы ни пожелаете. А вам скучно. Вы несчастливы.
Г а н с. Что такое счастье, дурак?
Г у б е р т. О!
Г а н с. Что «о»? Покажите мне его! Нарисуйте! У древних даже такой богини не было — Счастья!
Г у б е р т. Правильно! Потому что для одного счастье — украсть золотой, а для другого — поймать само солнце! Голодному счастье — кусок хлеба, а пресыщенный облегчает себя голоданием. Моряк счастлив, уходя в океан, и счастлив, ступая на берег. Счастье — брать и счастье — давать, находить — счастье и терять — счастье...
Г а н с. Не учи ты меня! Ты сказал: чего вы ни пожелаете.
Г у б е р т. Да.
Г а н с. А у меня нет больше желаний.
Г у б е р т. Как?
Г а н с. Не знаю. Не хочу.
Г у б е р т. Как же так, принц?
Г а н с. Вот так.

Пауза.

Г у б е р т. Ай-яй-яй-яй! О, радость желания и печаль его исполнения!.. Мой дед был угольщиком, принц, он дожил до девяноста шести лет и всю жизнь был угольщиком. Ходил в лес, выбирал дерево и сжигал его в яме. И так всю жизнь.
Г а н с. И что?
Г у б е р т. И ему не надоедало. Нам слишком быстро все надоедает. Мы хотим все переменить, мы не любим настоящего и живем ожиданием будущего. А день проходящий ничем не хуже наступающего.
Г а н с. Только маленькие дети живут настоящим... (Задумчиво.) Когда-то я видел место, где живет сразу много маленьких детей. Это называлось: детский сад.
Г у б е р т. Дети не самые плохие люди на свете. Они каждый день проживают целиком. Каждый их день — как жизнь, а сон — как смерть... К старости мой дед стал самым лучшим угольщиком.
Г а н с. Она сидела среди них на полу, играя с ними, я смеялся: «А что, если бы это все были наши?» — «Ну и что? — говорила она. — Видишь, я справляюсь!..» (Губерту.) Ну что такое, а? Губерт? Я делаю все, что хочу. Я за всю жизнь не съел двух одинаковых блюд! Вся Европа знает!
Г у б е р т. И страшно счастлив, как я погляжу!
Г а н с. Пошел прочь!
Г у б е р т. Ап! (Делает кульбит, вспышка, исчезает.)
Г а н с. Ну что такое, что такое? Когда-то мне было так хорошо... (Подходит к слуге, берет кубок, с подноса.) Ночь — я не сплю, днем — грежу, сон не сон... (Встречается взглядом со слугой. И узнает в нем Полицейского.) Ты, монах?
П о л и ц е й с к и й. Простите, ваша светлость. (Усмехается.) Игра в невидимку.

Ганс выплескивает ему вино в лицо.

(Сокрушен.) О! Вы не поняли! Это я сам! Мне интересно! Меня никто не посылал, поверьте... Я любознательный...
Г а н с. Вон, мерзавец!
П о л и ц е й с к и й. Не верит... Я не перенесу! (Закалывается.)

Вспышка. Ганс оборачивается. Позади сидит, скрестив ноги, полуголый, в чалме, смуглый Губерт.

Г у б е р т. Тихо! Не мешай! Я созерцаю свой пуп.
Г а н с. Не валяй дурака.
Г у б е р т. Мы тут головы ломаем, а люди пять тыщ лет назад все поняли: сиди и совершенствуйся. Тихо!
Г а н с. Перестань. Надо придумать что-нибудь... Ну, тоска!..

Вбегает Хустен-король со сковородкой в руке, за ним Урсула, Штоп-слуга.

Х у с т е н. Принц! Принц! Скорее!.. Блюдо века! Европа ахнет!.. Попробуй, Гансик, попробуй, это чудо!
Г а н с. Что это?
Х у с т е н. Это называется я-и-ч-н-и-ц-а!
Г а н с (содрогается от рвотного позыва, кричит). Подите прочь все! Прочь, болваны! Дикари! Прочь! (Бьет Штопа.)
Ш т о п (воет). О! Опять! Моя голова! Мне-то за что? (Убегает.)

Ганс хватает меч, машет им, все разбегаются.

Г а н с. Надоело! Надоело! Надоело!

Вбегает Нэф в легких латах, тоже с мечом.

Н э ф. Хха, принц! Ха-ха! Потренируемся!.. А ну-ка! Ну, Ганс!

Коротко сражаются. Нэф падает. Ганс, опомнясь, бросает меч.

Г а н с. Нэф! Нэф! Ты что? Я тебя не задел?.. (Обнимает Нэфа.) Нэф!
Н э ф. О, как больно! Я умираю, Ганс! (Смеется.) Игра! Я сам виноват...
Г а н с. Нэф! Мальчик! Прости!.. Как же так? (Зовет.) Эй, кто там? Сюда!
Н э ф. Брось! Я сейчас! Сейчас! (Умирает.)
Г а н с. Не надо, прошу, не надо!
Г у б е р т. Какие страсти! Какие страсти!

На зов Ганса возвращаются Хустен, Урсула, Мария. Пошатываясь, идет Приемщица.

П р и е м щ и ц а (слабо). Музыканты! Скорее!.. Вина! Мой последний танец!..
Г у б е р т. Капуста! Ты что?

Музыка. Приемщица делает несколько па и падает на руки Губерту.

П р и е м щ и ц а. Прощайте, принц! Полный завал! (Умирает.)
Г у б е р т. Какие страсти!
М а р и я. О бедная, тебя я не ценила, но ты такой пример мне подала!.. (Берет кольцо с ядом.)
У р с у л а (Марии). Что вы делаете? Вы же Фея счастья.
М а р и я. Ах, ну не мешайте! Не сейчас, не сейчас!
Х у с т е н. Господи! Да что ж это делается?! Я отказываюсь! Я сорок пять лет, и что?..
Г а н с. Губерт! Я не хочу больше! Где галоши?..

Вбегает Штоп с охапкой дров, за ним — Учитель.

У ч и т е л ь. Скорей! Скорей! Кладите побольше!.. Все пляшем, да? Пируем? А дьявол уже стучит в вашу дверь! Безумство бредет по дороге! Пусть этот костер опалит ваши души!
Х у с т е н. В чем дело, святой отец? Что там еще?
Ш т о п. Ведьму поймали! Безумную! Сейчас казнь будет!
У ч и т е л ь. Король, народ гибнет!
Х у с т е н. Что такое? Я сорок пять лет на престоле...
У ч и т е л ь. И что? Люди забыли о назначении своем — служить богу! Вы служите чреву своему, сраму своему, гордыне своей, а душа ваша стонет в смятении! Кто смеет думать о себе?! О тебе думает бог! Молись смиренно!.. Мы выжжем безумство огнем!..
Х у с т е н. Да что ж такое, господи!
Ш т о п. Говорю, ведьму хочет сжечь! Безумная, безумная! Кричит, ищет кого-то!
М а р и я. О, мне страшно! (Падает без чувств.)
Г у б е р т. Вот это чувства — брякнуться без чувств!
У ч и т е л ь. Вот, глядите, кем станет каждый из вас!

Стражники волокут растерзанную, в лохмотьях женщину, волосы закрывают ее лицо. Швыряют на землю.

...В огонь, в огонь срам и безумие!..

Хустен хватается за сердце и падает. Остальные замерли.
Вылетает взлохмаченный, возбужденный Астролог-прохожий.

А с т р о л о г. Ну не молодец ли я! Ну не молодец ли я! Ах, это было нелегко!.. (Натыкается на распростертые тела, и последним — на тело женщины.) О пардон! Покойничков — как в морге! (Расшаркивается.) Вот ваш гороскоп, принц!

Женщина медленно поднимается на колени, протягивает ко всем руки. Это Марта.

М а р т а (стонет). Где мой Ганс?.. Мой Ганс!.. Пустите меня к Гансу!.. Ганс! Где ты-ы? .. Помогите! Ганс!..
А с т р о л о г (тихо). Ваш гороскоп, принц!..

Ганс потрясен.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Марта сидит в халате и водит по ногам электробритвой. Входит Ганс.

М а р т а. Ой, я взяла твою бритву, Ганс!
Г а н с. Пустяки, подумаешь! (Усмешка.) Включила хоть правильно?
М а р т а. Да. Я уже, уже. (Выключает.)

Пауза.

Г а н с (как бы про себя). Я сказал «пустяки», а сам... Мелочь, ерунда, но что-то произошло в ту минуту... Я увидел, что она взяла мою бритву, и...
М а р т а. Тебе неприятно, что я взяла твою бритву?
Г а н с (не отвечая ей). У каждого, как бы человек ни растворялся среди других, — вот, я помню, в армии особенно, где все общее, — всегда остается одна-две вещички только твои. Ножичек, брелок, фотография... Это исключительно твое, и никто другой трогать не должен. А если увидишь в чужих руках, то как будто от тебя уже ничего не осталось.
М а р т а. Ты что, Ганс? Ведь я твоя жена.
Г а н с. Мне даже стыдно стало. «Ты что, — говорю себе. — Ганс, ведь это твоя жена». И, между прочим, только тут я до конца понял, что такое жена. Это был первый человек в моей жизни, который имел право на все.
М а р т а. И все-таки тебе было неприятно?
Г а н с. Да, что-то все-таки осталось такое. Как будто меня, именно меня, одного, уже нет... Глупо.
М а р т а. Я понимаю. Я тоже не люблю, например, когда ты открываешь мою сумку.
Г а н с. Вот-вот, понимаешь? Отчего это?

Марта пожимает плечами. Пауза. Входит Губерт в условной военной форме, с барабаном. Бьет марш.

Подожди, Губерт! Минуточку.
Г у б е р т. Нам пора.
Г а н с. Ну сейчас, сейчас.
Г у б е р т (поет).
Мальчик просто хулиганит,
Хулиганит во дворе.
Барабанит, барабанит,
Барабанит на заре.
«Маль-чик! Душу мне не рань!
По утрам не барабань!»
Мы прошли под барабаны
Девяносто девять стран.
Проклинали эти страны
По утрам наш барабан.
«Мальчик! Мальчик! Пощади!,
Нашу память не буди!»
Г а н с. Губерт! Ну я же прошу!
Г у б е р т. Слушаюсь! (Поет.)
Мы вернулись на покой,
Кто живой, кто неживой.
Не разбудит нашу старость
Барабан твой боевой.
«Мальчик! Душу нам не рань!
По утрам не барабань!»
(Уходит.)
М а р т а. А помнишь дождь?
Г а н с. Что?.. А, тот потоп?.. (Смеется.) Да.
М а р т а. Какие мы были счастливые, Ганс!
Г а н с. Да. Да-да.
М а р т а. Какой ты был тогда! Что ты устроил!..

Ганс кивает.

.. Я тебя таким раньше не видела.

Пауза.

Г а н с. Она не знает всего, что тогда было.
М а р т а. Как ты меня любил, ты помнишь?

Ганс кивает. Начинается и с каждой секундой усиливается шум дождя. Гремит необычайная гроза. Темнеет.
В возбуждении, смеясь, движутся люди. Отблеск огня, молнии. Это подвальный ресторанчик Ганса. Дождь так
силен, что заливает пол. Хустен сидит, поставив стул на стол. Кто-то на другом столе, кто-то на стойке.
Нэф и Урсула — она в огромных галошах — вычерпывают с полу воду. У очага — Ганс в поварском колпаке.
Он возбужден и весел, как все, жарит мясо, угощает. У людей в руках кружки. Они поют: «Нам
не страшен серый волк!» Шум грозы забивает голоса.

Ш т о п. Боже, боже! Что же будет! Все пропало, все залило!
Н э ф. Аврал! Свистать всех наверх!
Х у с т е н (кричит весело). Раз в неделю соберешься спокойно поужинать, и что? (Хохочет.)
Г а н с. Все нормально, дядюшка Хустен! Ваш цыпленок! (Подает ему цыпленка на вертеле.)
У ч и т е л ь. Стихия, стихия! Такой грозы не было девяносто шесть лет, клянусь вам!
П о л и ц е й с к и й. А может быть, это какое-то новое оружие, а? Под видом грозы? Может, началось, а?

Новый раскат грома.

М а р и я. Ой! Я с ума сойду от страха!
Г а н с (обнимает ее). Ну-ну, что ты, девочка, не бойся.
М а р и я. Ой, Ганс, не могу. А тебе? Не страшно?
Г а н с. Мне весело. (Целует ее.)
М а р и я. Ты что, Ганс?
Г а н с. Тихо, тихо! (Опять целует.) Как ты мне нравишься!
М а р и я. Ой, Ганс! А Марта?
Г а н с. Марта — это Марта. Я очень (целует) люблю (целует) Марту (поцелуй), очень (поцелуй), очень (поцелуй).
М а р и я. О Ганс!
Х у с т е н (поет, приплясывая на столе). «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк!..»
Г а н с. Так, дядюшка Хустен, так, так! Веселей!.. (Целует Марию.)
П о л и ц е й с к и й. Э, э, Ганс!.. Пережаришь мой кусок!..
Г а н с. Не волнуйся! Лови!

Не отпуская Марии, Ганс другой рукой выхватывает из огня кусок мяса и бросает Полицейскому. Тот ловит.

Ш т о п. Боже, чему вы радуетесь? Все пропало!
Г а н с. Бросьте канючить! Такая гроза! Черт возьми, как мне весело! Включите музыку!
Ш т о п. Не включайте! Ничего не включайте! Никакого электричества! Еще не хватало пожара!
П о л и ц е й с к и й. Пожар во время наводнения — это класс!
Г а н с. Тогда споем! Все! Дружно! Дядюшка Хустен, ну-ка!

Поют. Вбегает Прохожий с портфелем и зонтиком. Попадает в воду.

П р о х о ж и й. О! А я хотел скрыться у вас от потопа!
Х у с т е н. У нас у самих потоп! Наводнение!
Г а н с. Тонем!
Н э ф. Пробоина в трюме!

Смеются.

У ч и т е л ь. Вы знаете, что такой грозы не было девяносто шесть лет?
П о л и ц е й с к и й. Но, возможно, это и не гроза.
Х у с т е н. Потоп, потоп!
П р о х о ж и й. Но надо же что-то делать, принимать меры.
Ш т о п. Да-да, я тоже говорю: принимать меры.
П р о х о ж и й. Дисциплина. Порядок. Хаосу мы должны противопоставить порядок.
Г а н с. Все прекрасно, уважаемый! Присаживайтесь! Влезайте на стойку! Вы когда-нибудь ужинали в такой обстановке? Все ужины похожи один на другой, как бифштексы. Не так ли? А этот, по крайней мере, запомнится вам навсегда! Что желаете?
П р о х о ж и й. Какой ужин! Тут как в окопе под массированным обстрелом!
Г а н с. В таком случае съешьте консервов и запейте водой!
Х у с т е н (хохочет). Правильно, Ганс! Консервы!
Н э ф. Вот вода!

Потешаются. Новый удар грома. Вбегает Марта. С нее льет.

М а р т а. Ганс! Ганс!.. О, слава богу! Ты здесь!.. Ой, как я бежала!
Г а н с. Марта? Ты? Почему? Зачем?
М а р т а. Ой, дай отдышаться!.. А у вас-то что делается!
Х у с т е н. Потоп! Наводнение!
У ч и т е л ь. Такой грозы не было сто лет!
Г а н с. Ты мокрая, хоть выжми. Надо переодеться... Мария! У тебя ничего не найдется? Как ты добралась? (Марии.) И налей ей, пожалуйста, чего-нибудь покрепче... (Марте.) Ну что ты? Ты же была дома.
М а р т а. Да. Но это так страшно. Я испугалась. Мне бог знает что лезло в голову. Что рушатся дома. С тобой что-то случилось.
Г а н с. Ты пешком?
М а р т а. Да, я не выдержала. Бегом. А знаешь, какой ливень? Просто нельзя дышать. Одна вода... Ганс!.. (Смеется.)
Г а н с. Глупенькая моя! (Гладит и целует ее.)

Мария подносит рюмку, ждет.

М а р т а. О Мария, спасибо. Это крепко?
Г а н с. Выпей, выпей, тебе надо согреться. И я с тобой, хочешь?
М а р т а. Ты, по-моему, уже. Что у вас так весело?
Г а н с. А что? Почему бы не отпраздновать такое роскошное явление природы? Правда, Мария?..
М а р и я (Марте). Идемте, я дам вам переодеться.
М а р т а. Спасибо. (Пьет.) О, крепко!.. Не пришлось бы здесь ночевать. (Уходит с Марией.)
Г а н с. Ну и что? И заночуем! А?.. Друзья! Останемся здесь! Еды и вина хватит! Ночуйте! Гуляйте!.. Нэф, подбрось углей!.. Я обещаю вам ужин, какого вы не видывали!.. Вы слышали? Вы видели мою жену? Она прибежала пешком с Блюменштрассе под таким дождем! Ради меня! Поняли? Разве не стоит выпить за такую жену? Я угощаю.
Х у с т е н. Ура! Да здравствует Марта!
П о л и ц е й с к и й (тихо). По-моему, ты только что обнимал Марию?
Г а н с. Я? Ну и что? Мария — это Мария, а Марта — это Марта... Друзья! Прошу! Прошу, всех! (Наливает всем.)
П р о х о ж и й. Я выпью. Но я заявляю: это странное, беспричинное веселье. Надо работать.
Ш т о п. Ганс! Что ты распоряжаешься? Я закрываю ресторан. В такой обстановке...
Г а н с. А людей выгоним на улицу?.. Бросьте, Штоп! Выпейте лучше!
Ш т о п. Я не хочу пить! И вообще! Я вас предупреждаю. Пьете во время работы, обнимаете женщин...
Г а н с. Моя работа — это мой родной дом! О чем говорить!
П р о х о ж и й. На работе можно. На работе все можно. Лишь бы на работе.

Выходит Мария. Ганс приближается к ней.

Ну что там? Все в порядке?.. Выпей с нами, девочка!..
П о л и ц е й с к и й. За его жену.
М а р и я. Да, она переодевается. (Тихо.) А если бы она вошла минутой раньше?
Г а н с (беспечно). Но она же не вошла. Что ты расстраиваешься?
М а р и я. Да ну тебя! Идиотское положение.
Г а н с. Ну-ну, Мария! Мое не лучше. Черт возьми, принять мусульманство, что ли! Почему нельзя любить сразу двух женщин?
М а р и я. Любить можно, жить нельзя.
Г а н с. Это верно. (Хохочет.)
М а р и я. Чему ты радуешься? Не понимаю. (Отходит.)

Выходит Марта в платье Марии. Переводит взгляд с Марии на Ганса.

Г а н с. О, прекрасно!.. Тебе идет это платье. Очень... Друзья! Я предлагаю выпить за мою жену!
Х у с т е н. Ура!.. За здоровье!..
М а р т а. Чему ты так радуешься? Не понимаю.
Г а н с (обнимает ее). А почему мне не радоваться? Прекрасный день! (Шепотом.) Я тебя очень люблю. Я люблю свою жену, я люблю свою работу, кругом — славные люди, почему мне не радоваться? (Всем.) За мою жену!

Все пьют, приветствуя Марту. Мария тоже сдержанно отпивает глоточек. Нэф вскакивает на стойку и поет.

Н э ф.
Уходит день, уходит день, уходит.
Горит на небе розовый закат.
«Ах, мальчик, — старики мне говорят, —
Не знаешь ты, как быстро жизнь проходит
И годы, словно ласточки, летят».
Не знаю я, как быстро жизнь проходит,
Как годы, словно ласточки, летят.
Горит, горит на небесах закат,
Но день все не уходит, не уходит.
И старики на лавочках сидят.
Мой каждый день — как будто день рожденья.
И каждый день проходит, как фрегат.
Горит, горит на небесах закат,
Но у меня такое впечатленье — пока, —
Что старики неправду говорят.

Все смеются, аплодируют Нэфу.

П р о х о ж и й. Я пью, но запомните: я страдаю.
У ч и т е л ь. Что вы говорите? У нас нет почвы для страданий.
М а р т а. Что ты на нее так смотришь, Ганс?
Г а н с. Я? На кого?
М а р т а. На нее.
Г а н с. На нее? Как я смотрю?
М а р т а. Так.
Г а н с. Не знаю. (Смеется.) Ну, она миленькая вообще...

Марта молчит.

Ну Марта, Марта! Не будем портить настроение!.. Ну, пожалуйста!..

Обнимает ее, целует, все медленно гаснет, ресторанчик исчезает, только старая Урсула снимает галоши
и бросает их, уходя, Гансу под ноги.

М а р т а. О, я никогда не забуду ту ночь после грозы, Ганс! А ты? Как мы любили друг друга!
Г а н с. И я. Я тоже.

Поцелуй.
Появляется Губерт и бьет в барабан.

Г у б е р т (поет).
«Маль-чик! Душу нам не рань!
По утрам не барабань!..»
Тревога! Тревога, леди и джентльмены! Что делать! Как тут обойдешься без вранья? О, проклятье наших желаний! Человек любит свою жену, но ему чертовски нравится эта девчонка! Как быть? В старину сказали бы, что дьявол искушает нас. Ох, этот дьявол! Мы пускаем в ход весь свой разум, воспитание, мораль, здравый смысл, мы завязываемся в узел и скрипим зубами, но... девчонка стоит перед глазами, и желание тикает в нас, как мина замедленного действия. Что делать? Так было всегда. Божественная половина человека сражается со второй нашей, дьявольской половиной, и не зря еще древние придумали сфинкса — с мудрой головой и телом зверя. Неужели нам суждено вечно разрываться на две части? Ты идешь, Ганс?
Г а н с. Куда?.. Извини, Марта, я сейчас.

Марта уходит.

Г у б е р т. Куда-нибудь. Я же вижу. Меня не обманет твое веселье.
Г а н с. А, не говори! Совершенно идиотская ситуация!
Г у б е р т. Абсолютно.
Г а н с. Но, с другой стороны, я ничего не могу поделать с собой, понимаешь?
Г у б е р т. Еще бы!
Г а н с. Врать противно. А сказать нельзя.
Г у б е р т. Понятно.
Г а н с. Было бы естественно, если бы...

Входят две Феи, очень деловые, в странных неземных костюмах, в наушниках.

Ф е я с ч а с т ь я. Антикот, унтикот, энтикот.
Ф е я п е ч а л и. Вы думаете?
Ф е я с ч а с т ь я. Антикот, пордантум инфра конда суммикум.
Ф е я п е ч а л и. Ну, не знаю, я не уверена.
Ф е я с ч а с т ь я. Фа! Тили-били, тили-били, тили-били!
Ф е я п е ч а л и. Выбирайте выражения! Я постарше вас!

Обе уходят.

Г у б е р т (показывает на галоши). Надевай, Ганс! Рискнем! (Барабанит.) Еще разок!
Г а н с. Куда?
Г у б е р т. Не знаю. У тебя же есть всякие варианты.
Г а н с. И вариант конца?
Г у б е р т. И вариант конца.

Ганс надевает галоши и исчезает. Губерт тоже. Вбегает Марта. Никого нет.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

В темноте — голос по радио.

Г о л о с. Внимание! Информация на шесть тридцать утра... Продолжайте, продолжайте гимнастику!.. Температура плюс двадцать пять и одна, влажность девяносто шесть, уровень океана семь, комариная плотность одиннадцать. Не забудьте до десяти проголосовать насчет моркусты... Упражнение последнее! Бег на месте! Салют!

Вспыхивает свет. Две женские фигуры в гимнастических костюмах живо исполняют бег на месте.
Это Марта и Мария. Но теперь их зовут Эта и Та.

М а р и я. Слышала? Комариная плотность одиннадцать!
М а р т а. Ужас!
М а р и я. И океан опять поднялся!
М а р т а. Вчера уровень был шесть восемьдесят.
М а р и я. Не говори! Бедная Австралия!
М а р т а. Ганс не выносит комариной плотности.
М а р и я. А ну его! Он уже ничего не выносит. Не знаю, как мы его выносим!
Г о л о с. Гимнастика окончена. Спасибо. Не забудьте до десяти дакнуть или некнуть насчет моркусты. Экономьте воду. Не мойтесь, а обтирайтесь. Салют!
М а р и я. Сами обтирайтесь!.. Эта, я под душ!
М а р т а. Хорошо, я потом. Только вызову завтрак.
Г о л о с. Сегодня завтрак для мужчин по девятой категории, для женщин — по шестой. Не забудьте насчет моркусты. Салют!
М а р и я. Опять по шестой!
М а р т а. Они хотят, чтобы мы совсем высохли!.. Ты халат ищешь? Он там!..
М а р и я. Спасибо. (Уходит.)

Марта нажимает кнопку, и к ней выезжает сервированный столик.
Марта показывает ему, куда стать, и он послушно ездит.

М а р т а (вздыхает). Он не будет этого есть.
Голос. Дети старше десяти лет, не забудьте проголосовать насчет моркусты. Младших просим кнопки на буськах не нажимать. Салют!

Пока голос еще звучит, на постели поднимается Ганс. По бокам его изголовья две подушки.
Ганс мрачен, небрит, завернут в простыню.

Г а н с. Выключи его к черту!
М а р т а. Ганс! Опять эти выражения!.. Это же глоб-информация, она не выключается... Как ты себя чувствуешь? Слышал насчет Австралии?
Г а н с. Какое тебе дело до Австралии, а? (Садится, достает кисет и начинает скручивать огромную самокрутку.) Нет, вот какое вам дело до Австралии?
М а р т а. Ганс! Что ты делаешь?.. (Зовет.) Та! Та! Ганс! Вспомни того несчастного турка: за курение табака его подвергли остракизму! Ганс! Натощак! Тебя вышлют за пределы солнечной системы!
Г а н с (с помощью кресала выбивает огонь). Пусть вышлют! К черту! На рога! (Закуривает.)
М а р т а. Ганс! Ну что ты делаешь? Что с тобой? Чего ты хочешь? Чего ты еще хочешь?.. (Кричит.) Дымометр, Ганс!..

Сверху начинает панически мигать красная лампа. Ганс швыряет в нее подушкой. Лампа гаснет.

Г о л о с. Моркуста — это поистине пища будущего. Каждый должен спросить себя: почему я так консервативен в отношении моркусты? Салют!

Ганс хватает вторую подушку и охотится за источником голоса.

М а р т а. Ганс! Умоляю! Ганс! (Почти виснет на нем.) Ну успокойся!.. Ну милый, ну подожди, ну объясни! Мы с Той сегодня ночью сделали тебе всю диагностику, давление у тебя в порядке, сердце...
Г а н с (орет). Я просил не трогать меня по ночам!

Марта шарахается.

Г о л о с. Внимание! Комариная плотность повысилась. Одиннадцать и четыре. Не выходите без накомарников, Каждый должен нажать сегодня белую или черную кнопку на своей буське. Насчет моркусты. Салют!

Ганс лупит себя по ушам и воет.

М а р т а (зовет). Та! Та!.. Ганс! Умоляю!

Ганс падает на четвереньки, лает на Марту. Она выбегает. Ганс сидит на полу, качается и стонет.

Г о л о с. Вы уже определили свое отношение к моркусте? Нельзя начинать день, не определив своего отношения к моркусте. Салют!
Г а н с. Еще про комариную плотность расскажи!
Г о л о с. Комариная плотность повышенная. Одиннадцать и четыре. Салют!
Г а н с. О проклятая машина! Где Губерт? Губерт! (Встает, натыкается на столик.)
Г о л о с. Сегодня завтрак для мужчин по девятой категории. Приятного аппетита! Жуй и думай о моркусте! Салют!..
Г а н с (с отвращением что-то пробует и выплевывает. Столику.) Пошел вон!

Столик послушно уезжает.

Ничего не понимаю: что они говорят, что они делают, что они едят. Я никому тут не нужен. А сырость? А комары проклятые? Ничего не могут с комарьем сделать. Мы, мол, не вмешиваемся в экологию! (Надевает шлем вроде фехтовального.) Все — вот с такими рожами! (Швыряет маску.)
Г о л о с. Внимание! Шесть сорок шесть. Не забыли? До десяти насчет моркусты. Глобальное голосование. Буська ждет вас на каждом шагу. Белая кнопка — дакнул, черная — некнул. Салют!

Ганс с воем мечется по комнате. И вдруг натыкается на нечто невидимое.

Г а н с. Кто здесь? В чем дело?
Г о л о с Ш т о п а. Извините, это я. Штоп.
Г а н с. Еще не хватало!
Г о л о с Ш т о п а. Сейчас, сейчас... Сейчас я материализуюсь. Вот, начинаю проявляться. Сюда смотрите, сюда. Ну?..

Ганс видит полупрозрачного Штопа. В накомарнике.

Ха-ха! Ну что, дружище Ганс? Доказал я вам? Можно быть невидимкой и летать! А? Невидимкой!.. Представляете? Здесь осуществляются все желания, все!

Ганс отмахивается.

Что? На вас это не производит впечатления?
Г а н с. Производит. А это что? (О накомарнике.)
Ш т о п. Накомарник... Вы хотите сказать... (Снимает маску.)
Г а н с. Я хочу сказать (дразнит): он невидимка, он летает! А комары все равно — ззз...
Ш т о п. Но это мелочь. Какие-то комары. Вдумайтесь: я невидимка!..
Г а н с. А я комар! Зззз! Зззз! (Наступает на Штопа.)
Ш т о п. Вы что, вы что? Что с вами, Ганс?.. Я хотел поделиться...
Г а н с (бегает за Штопом). Зззз! Зззз!

Штоп выбегает.

Г о л о с. Комариная плотность одиннадцать с половиной! Салют!
Г а н с. О-о! Проклятый!
Г о л о с. Уровень океана семь, две десятых! Салют!
Г а н с. У-у-у-у!
Г о л о с. А ты дакнул, некнул, буськнул, не буськнул? Спеши! Салют!

Входит Мария. Элегантна. Через плечо — телевизор.

М а р и я. Ганс! Ну что за вид! Фу!.. А где Эта?
Г а н с (в бешенстве). Шагу без нее ступить не можешь?
М а р и я. А что? Она мой самый близкий человек. (Смеется.) Вспомни, когда мы с тобой встретились, то говорили только о ней. Как Эта себя чувствует, что Эта делает, что она думает, куда Эта пошла, что сказала. (Смеется.) Любовники вечно говорят только о своих мужьях и женах.
Г а н с (орет). Замолчи ты!
М а р и я (орет). Не ты, а Та!
Г а н с. Ты! Ты! Постыдились бы!
М а р и я. Чего? Не ты этого хотел? А? Кто? Чтобы и Та и Эта? Как удобно! Удобно тебе?
Г о л о с (врывается). Ну как? Как насчет моркусты? Решай, решай! Салют!

Входит Марта в сопровождении Полицейского. Снимают накомарники.

М а р т а. Извините, но мы так обеспокоены...
П о л и ц е й с к и й. Ясно, ясно, бывает... Салют! Охрана порядка приветствует! (Марии.) Салют!
М а р и я. Салют!.. Эта? Где ты была? Ты завтракала?
П о л и ц е й с к и й. Что за запах? Где у вас дымометр?
М а р т а (Марии, шепотом). Он курил.
М а р и я (кокетливо). У нас? Какой запах? Может быть, мои духи?
П о л и ц е й с к и й. Духи? Ах вы нарушительница! Разве вы не знаете, что духи по утрам запрещены? Чтобы не отвлекать от дела?
М а р и я. Может, вы и цветам запретите благоухать?
П о л и ц е й с к и й. Это не входит в наши функции... Но это не духи.
М а р и я. О, какой у вас нюх! Мы ночью взрывали нашу антикомарийку.
П о л и ц е й с к и й. Да? Интересно. (Тихо.) Простите, не могу не выразить своего восхищения: вы прелестны.
М а р и я. Спасибо, я знаю.

Полицейский еще понижает голос. Мария смеется.

М а р т а (Гансу). Что ты на меня так смотришь?
Г а н с. Привести в дом полицейского! К мужу! Дожили!
М а р т а. Ну, Ганс! Что же делать? Ты уже неделю в таком состоянии.
Г а н с. Господи! Это моя жена!
П о л и ц е й с к и й (быстро). Кто сказал «господи»? (Гансу.) Вы сказали? Вам известно, что...
М а р т а. Это он мне. Он нечаянно.
П о л и ц е й с к и й. Не зря меня пригласила ваша жена.
Г а н с. «Жена»! Жена не вызовет к мужу полицию, хоть режь он ее на куски! Это не жены, это черт знает что!
М а р и я. Ганс! (Марте.) Я, в конце концов, устала!
П о л и ц е й с к и й. Так! Вы свидетели! Он сказал «господи» и сказал «черт»!
Г а н с. Не пугай только! Пошел отсюда!
М а р и я. Ганс, что ты говоришь?
М а р т а. Ты погубишь себя и пас!
Г о л о с. Прекратите всякие дела! Сейчас самое главное решить вопрос насчет моркусты! Салют!..
Г а н с (Полицейскому). Вон, говорю! И вы тоже! Некайте, дакайте! Нажимайте свои буськи! Скорей, скорей! Чтоб глаза мои вас не видели!
М а р и я. Идем, Эта! Идем, дорогая! (Гансу.) Ты просто ископаемое!
М а р т а. Но нельзя же, ну как же?..
М а р и я. Идем, идем! (Уводит Марту.)
П о л и ц е й с к и й. Придется ответить. За все. (Уходит.)
Г о л о с (врывается). Каждый, кто еще не буськнул насчет моркусты, должен сказать себе...

Ганс падает на колени и бьется головой об пол. Вбегает Губерт.

Г у б е р т. По-моему, мне пора на сцену... Ганс! Ганс! Скорей! Мы не туда попали! Я нашел потрясающее место!

Ганс воет.

Постиндустриальная цивилизация! Полная гармония! Я уже договорился, нас примут! Ганс! Ну! Какие там люди!
Г а н с. Забери меня! Я ничего не понимаю!
Г у б е р т. Там отдохнешь. Там сказка! Рай!
Г а н с. Ну куда я в таком виде?
Г у б е р т. Там — неважно. Давай!
Г о л о с. Ты почему не буськнул насчет моркусты? Ай-яй-яй! Сейчас же беги и буськни! Салют!

Ганс, взвыв и заткнув уши, спешит за Губертом.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Свет усиливается, превращается в яркое солнце. Берег теплого моря, песок, сочная растительность, бунгало, монотонная
тихая музыка без слов. Полуодетые, загорелые люди сидят, полулежат, едят апельсины, угощая друг друга. Это похоже на стоянку
хиппи. Здесь и старый Хустен, и Марта с Марией (в другом, разумеется, обличье), и Полицейский, и Урсула. Лениво лежит Нэф,
медленно ходит весьма обнаженная Приемщица.
Учитель Троммель, сама доброта, с птицами на плечах, со спящей змеей вокруг шеи, босой, держит речь.
Время от времени раздается странный чавкающий звук и вздох как бы громадного невидимого существа.

У ч и т е л ь. Любовь, братья! Любовь, любовь, любовь! Я люблю тебя, все любят меня, и все мы любим друг друга. Проверим свои сердца. Я люблю их (о птицах)? Да. Я люблю ее (о змее)? Да. Я люблю это? (Поднимает в ладони и сыплет песок.) Да. Я люблю это? (Ловит солнечный луч и сверкает им.) Да. Я люблю его? (Гладит по голове Хустена.) Да. А ее? (Целует Урсулу.) Да... Люди прежних веков и цивилизаций в борьбе за пищу, кров и потомство забыли о цели своего существования, средства они принимали за цель. Чтобы утолить голод, достаточно удочки. Но они строили корабли, а чтобы построить корабли, строили заводы, а чтобы построить заводы, строили другие заводы, рубили леса, били камень, и так далее, и так далее. Вместо того чтобы своими руками, своей удочкой поймать свою рыбу. Из-за этой нелепицы возникали гигантские цивилизации, но изначальная ложь, все запутывая, заставляла цивилизации пожирать самое себя. Мы не можем себе этого представить, но так называемые люди мучили, убивали друг друга. Один заставлял другого работать, не работая сам. Ты поймай мне рыбу, накорми меня, а я дам тебе кость от рыбы... Да, братья мои, так было. Борясь с природой, дети природы не заметили, как стали самыми злыми врагами своей матери. Чтобы поймать свою рыбу, они готовы были осушить океан. Много тысячелетий не любовь и разум, но ненависть и глупость были содержанием человеческой жизни и дел человека на земле... Любовь, любовь, братья! Проверьте свои сердца, свои тела, свою мысль. Исследуйте свои влечения. Нет ли в ком тайного, неудовлетворенного, стыдного, не ослабла ли в вас любовь! Любить легко, трудно создать из себя вместилище любви. Нет ли притворства, угрызения, обиды, боли, жажды, скуки, томления, болезни, туманного сна? Нет ли сомнения в том, что я действительно люблю то, что я люблю?.. Разум наш изощрен и всегда жаждет нового, он опасен, если им не правит добро... Сомкните глаза, братья, на недолгий миг, ответьте себе, проверьте себя!..

Учитель ходит среди притихших братьев, поглаживая их по головам. Братья тихо поют. Чавканье.
Врываются Губерт и Ганс. Натыкаются на Приемщицу.

П р и е м щ и ц а. Тихо, тихо!.. (Шепотом.) В чем дело?
Г у б е р т. Девушка, это я! Помните? Я утром у вас был!.. Вот он, мой приятель, Ганс, в школе вместе учились... Примете нас?
П р и е м щ и ц а. Тише. В какой школе?
Г у б е р т. В четыреста двенадцатой, около почтамта. Не знаете?..
П р и е м щ и ц а. Это неважно. Тише. (Стоит, закрыв глаза, поет.)
Г у б е р т (Гансу). Ну? Как тебе?
Г а н с. Гаити, что ли? Жарко.
Г у б е р т. Сам ты Гаити! А она?.. (Подмигивает.)
Г а н с. А, Губерт! Все надоело!

Раздается чавканье. Испуг.

Слышал? Что это?
П р и е м щ и ц а. Это чавка чавкает.
Г у б е р т. Кто?
П р и е м щ и ц а. Чавка.
Г у б е р т. Какая чавка?
П р и е м щ и ц а. Чавка такая.
Г а н с. И чего она?
П р и е м щ и ц а (подражает). Чавкает.
Г у б е р т. Ну ладно, потом узнаем... Ну так как, девушка? Примете?
П р и е м щ и ц а. Вы чувствуете себя вместилищем любви?

Ганс и Губерт переглядываются.

Не удивляйтесь. Любить легко. Трудно создать из себя вместилище любви. Проще: надо уметь любить.
Г у б е р т (с улыбочкой). Это-то? Это мы — пожалуйста! Да, Ганс? А кого?
П р и е м щ и ц а. Всех.
Г у б е р т. Всех?.. Интересно... И вас в том числе?
П р и е м щ и ц а. И меня.
Г у б е р т. Ганс, ты как? Мне кажется, я готов. Мое вместилище...

Ганс дергает его.

Ну что ты смущаешься? Девушка тебе серьезно говорит. У них тут все на полной откровенности. (Приемщице.) Так?

Приемщица кивает. Хочет идти.

О, не покидайте нас! Мое чувствилище уже просто...
П р и е м щ и ц а. Вместилище... А вы забавный.
Г а н с. Он клоун. Артист.
Г у б е р т. Да ладно тебе!.. В самом деле, фройляйн...
П р и е м щ и ц а. Фройляйн? Красивое слово... Вы не голодны? Посидите здесь немного, отдохните... Я могу принести вам фрукты, рыбу, травы, хлеб, вино?..
Г у б е р т. Мы — с благодарностью.
П р и е м щ и ц а. У нас все есть. У нас исполняются все мечты. Минуту. (Идет не спеша, покачиваясь.)
Г у б е р т. Ну, Ганс, а? (Потирает руки.) А девочка?.. Фрукты, вино. Понял?
Г а н с. Оставь!.. Что мы тут будем делать?.. Смотри, они спят, что ли?..
Г у б е р т. Да ничего не делать! Покой. Тишина. Все есть. Любое желание... А старик-то? Со змеей. А?
Г а н с. На учителя Троммеля похож... Они дикари? Или кто?
Г у б е р т. Скажешь! Это биоцивилизация бог знает какого тысячелетня. Полная гармония. Одна духовность. Совершенно совершенные люди.
М а р и я (Урсуле). А вы кем здесь сегодня?
У р с у л а. Черт его знает. Отдыхаю.
М а р и я. Правильно. Я тоже. Хотите рюмочку?..

Вздох и чавканье.

Г а н с. Слышишь? Опять!.. Кто ж это чавкает?
Г у б е р т. Сказали тебе, чавка чавкает! Сиди!..
У ч и т е л ь. Ну что, братья? Никто не нашел в себе притворства, боли, обиды, скуки?..

Пауза.

Н э ф (потягиваясь). Вроде есть.
У ч и т е л ь. Что?

Все заинтересовались.

Спокойно, братья, спокойно! Примем с любовью все, что бы нас ни ожидало. (Нэфу.) Что ты нашел в себе, брат? Что есть?
Н э ф. По-моему, скука есть.
У ч и т е л ь. Скука? (Жест ко всем, — мол, это еще ничего.) Отчего же? Ты взглянул внутрь себя, ты исследовал, отчего скука?
Н э ф. Исследовал.
У ч и т е л ь. Ну?
Н э ф. Не знаю. Скучно, и все.
П о л и ц е й с к и й. Он давно ничего не хочет.
Х у с т е н. С места не сдвинешь. Я, бывало, в эти годы!..
У р с у л а. Молодежь!..
У ч и т е л ь. Спокойно, друзья! Ты в самом деле ничего не хочешь?
Н э ф. А чего хотеть? Все нормально.

Появляется Приемщица с корзинкой и кувшином. Корзина на голове, кувшин на сгибе локтя.

У ч и т е л ь. Юность должна всего хотеть. Знать, уметь...
Н э ф. Да я все знаю!
У ч и т е л ь. Никто не знает всего.
Н э ф. Ну, все, что хотел, я узнал.
У ч и т е л ь. Вот как! И новых желаний нет?
Н э ф. Не-а.
Х у с т е н. Ты повежливей отвечай-то хоть!
У ч и т е л ь. Тише, дядюшка, тише! Вы же ощущаете любовь к нему?
Х у с т е н. К этому-то? Ощущаю. Третий день мимо хожу, как он лежит. И ощущаю.
У ч и т е л ь. Ну все, все. (Нэфу.) Значит, тебе ничего-ничего не хочется?
Н э ф. Не-а.

Пауза. Все обеспокоены. Учитель наклоняется и шепчет, показывая Нэфу на Приемщицу.
Нэф просит его подставить ухо. Тоже шепчет.

У ч и т е л ь (заинтересованно). Да? Точно?
Н э ф. Ну что я, врать буду?
У ч и т е л ь. Никогда бы не подумал.
Н э ф. Я сам удивился.
П р и е м щ и ц а (уже пройдя мимо и обернувшись). Только, знаешь, не надо на других валить! Малёк!
Н э ф. Что? Что ты сказала?

Приемщица не удостаивает его ответом.

Ах ты, медуза зеленая! Змеюка!

Все гомонят.

У ч и т е л ь. Тише, братья, тише! (Нэфу.) Зачем ты так? Разве ты не чувствуешь к ней любви?
Н э ф. Я? К ней? (Хохочет.)
П р и е м щ и ц а (презрительно). Да ему потому и скучно,что он...
Н э ф. Замолчи! Утоплю!..
П р и е м щ и ц а. От него любви, как...
У ч и т е л ь (свирепо бьет кулаком, так что птицы разлетаются). Я вам не про эту любовь, черт бы вас побрал! Им про высокое, про духовное, а они!.. Марш все по местам! Делом займитесь, делом!.. (Спохватывается, закрывает лицо.) О, какой стыд! Стыд!

Все смущены, медленно отходят, перешептываются. Хустен дает Нэфу подзатыльник.
Приемщица поднимает корзину. Вздох и чавканье.

Проклятая человеческая природа! Ну почему нельзя в добре, мире, любви, радости? (Чуть не плачет.) Поймал рыбку, съел и сиди себе на бережку...
Х у с т е н. Не огорчайся, учитель... Я сорок пять лет наблюдаю это де...
У ч и т е л ь. Ну как же так, как же так?.. Надо же любить друг друга.
Х у с т е н. Да мы любим! Думаешь, не любим? Любим. Любим как умеем...
У ч и т е л ь. Как умеем!..
Х у с т е н. А что?.. Вот ты мне друг? И я тебе друг. Понял?
У ч и т е л ь. Да, да. Спасибо.
Х у с т е н. Нет, ты скажи, ты мне друг?

Обнимаются.

Г а н с (вздох). Нда...
Г у б е р т. Ну что, что? Ну чего ты?
Г а н с. Да все ясно. Где галоши?..
Г у б е р т. Ну подожди! Чего тебе ясно?... Подожди!..
Г а н с. А нельзя попасть в наше детство, а? Ты вспомни: нашу школу, учителей и когда нам было лет по десяти... А, Губерт?..
Г у б е р т. Мы унеслись в далекое будущее. Тебе опять хочется в прошлое?
Г а н с. Мне хочется в мое прошлое. Где мне было хорошо.
Г у б е р т. Вот этого, кажется, и галоши не могут. Там нам уже не бывает хорошо, — мы не возвращаемся прежними.

К ним приближается Приемщица.

Подожди... О фройляйн! Наконец-то! Мы чуть не умерли без вас от скуки!
П р и е м щ и ц а (остановившись). От чего?
Г у б е р т. От скуки, говорю, от скуки!
П р и е м щ и ц а. Вам знакома скука?
Г у б е р т. О, когда ждешь такую прелестную девушку... знаете...
П р и е м щ и ц а. Когда ждешь девушку?.. (Начинает медленно лить вино на песок.) Вас охватывает скука?
Г у б е р т. Что вы делаете? Эй!.. Вы не поняли!.. Фройляйн!.. Да я!.. (Бросается за ней, но наталкивается на невидимую преграду.) Фройляйн! Вы не поняли!..
П р и е м щ и ц а (поворачиваясь и уходя). Таких не принимаем! Своих хватает!..

Сильное чавканье, вздох и отдаленный человеческий вопль. Все вскакивают, бегут. Нэф оказывается рядом.

Г а н с. Стой! Что случилось?..
Н э ф. Бегите! Прячьтесь! Чавка!
Г а н с. Стой! Какая чавка?
Н э ф. Да отпустите, вы что! Она кого-то счавкала! Слыхали? Мы ж должны всех любить, все любить, никого не трогать!.. Пустите!..
Г а н с. Ну и что?
Н э ф. А она чавкает, чавкает, да каждый день кого-нибудь и счавкает.
Г а н с. Да кто это? Что за чавка?
Н э ф. Да черт ее знает! Чавка, и все!.. Бегите!.. (Убегает.)

Новое близкое плотоядное чавканье.

Г а н с. Ну люди!.. Губерт! Давай глянем!
Г у б е р т. Ты что, Ганс! У нас даже паршивого ружья нет.
Г о л о с у ч и т е л я (кричит). Братья! Любовь! Вместилище!.. Спасите!.. Бра!..

Чавканье, и все затихает.

Г у б е р т. Похоже, дедулю счавкали. Идем?
Г а н с. Пошли. Куда?
Г у б е р т. Куда скажешь. (Хлопает галошами.) Ап!

Вспышка. Ганс и Губерт куда-то летят. Вспышка. Ганс и Губерт в бушующем море.
Вспышка. И бредет Урсула, напевая песню о детях. Вспышка. Бежит Марта под дождем.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

На заднике появляется огромная голубая Земля, какой ее снимают обычно из космоса. Она медленно вращается среди черного звездного неба. Может быть, это вид с Луны или спутника, а может быть, просто фешенебельный ресторан «Аполлон». Искусно затемненные
столики, хороший пианист за роялем, одна-две пары танцуют, звучит разноязычная речь. За одним из столиков одиноко сидит
Ганс. У него седые виски, безукоризненный костюм, за ним быстро и бесшумно ухаживает официант (Штоп).

Г а н с. Прошу извинить, ваше имя не Штоп?
Ш т о п. Нет.
Г а н с. Вы никогда не бывали там? (Показывает на Землю.)
Ш т о п (улыбаясь). Нет, еще не приходилось.

Ганс задумывается.

Желаете что-нибудь еще?
Г а н с. Нет, нет, благодарю. Просто я знавал одного мэтра по имени Штоп. Он умел быть невидимкой.
Ш т о п (улыбаясь). Что-нибудь не так? Я готов исчезнуть.
Г а н с. Нет, нет, все в порядке. Извините.

Ганс скучает, смотрит на часы. Звучит песня.

П и а н и с т (он же Прохожий, но теперь в облике артиста, поет).
На руке моей
Десяток родинок,
А в душе моей
Одна Родина,
Только Родина,
Только Родина,
Десяток родинок,
Одна Родина.
Над моим двором
Голубиный взлет,
По моей реке
Пароход идет.
Над моей страной
Летний ливень льет.
На моей земле
Круглый год восход.
Я летел и плыл,
По Луне ходил,
Меня ждет
Большая Медведица,
Но я не забыл,
Нет, я не забыл,
Как окно твое
Ночью светится.
На моей руке
Десять родинок
и т. д.

Ганс нервничает, подзывает официанта, что-то говорит ему, тот спешит к пианисту, и песенка обрывается. Ее сменяет
другая медленная мелодия. Входят Губерт и Приемщица в сопровождении Штопа.
Их едва можно узнать, — так изысканны их вечерние костюмы. Ганс встает.

П р и е м щ и ц а (целуя Ганса). Добрый вечер, дорогой! Прости, мы опоздали, но посмотри, что у этого дурачка с губой! (Смеется.)

Губерт рычит и трогает губу.

Г а н с. Такой поцелуй?
П р и е м щ и ц а. Я это сделала потом, когда он уже стукнулся о руль... Ты бы видел!..
Г у б е р т (шепелявя). Ничего смешного... Понимаешь, лечу на зеленую стрелку, направо, а слева...
Г а н с. Ничего, будешь меньше болтать... Смочи коньячком.
П р и е м щ и ц а (Губерту). Да убери ты руку! О, распухает! (Смеется.) Ганс, погляди на его глаза! До чего же вы, мужчины, боитесь!
Г у б е р т. Тебе бы так!
П р и е м щ и ц а. Ха! Мне! Скажи ему, Ганс!.. А ты что такой?.. Ты устал? Зачем ты затеял этот ужин? Надо было поехать домой.
Г а н с (усмешка). Где он, наш дом?

Губерт и Приемщица переглядываются.

П р и е м щ и ц а. О!.. Шестая степень меланхолии.
Г у б е р т. А то и седьмая.

Все смеются.

Г а н с. Что будете пить?
П р и е м щ и ц а. Я все буду пить! Есть, пить, танцевать!
Г а н с. Яичницу с колбасой не хочешь?
П р и е м щ и ц а (язвит). С конской? Где ваши скакуны, принц?
Г у б е р т. А как я буду есть?
П р и е м щ и ц а. Ну перестань! Будь мужчиной!.. Покажи-ка! (Ухаживает за Губертом, дует ему на губу.)
Г а н с. Может, хватит?
П р и е м щ и ц а. Губерт, он ревнует... Ты видел?
Г у б е р т. Правильно ревнует.
Г а н с. У одних разорвана губа, у других — сердце. Но этого не видно.

Приемщица и Губерт снова переглядываются.

Г у б е р т. О! Это уже десятая степень.
Г а н с. Ну ладно, не валяйте дурака!.. Не будем гневить бога! Сидим в лучшем ресторане галактики, с лучшей женщиной галактики, сами — лучшие люди в галактике... Выпьем? Я вас очень люблю. Просто я немного устал.

Пауза.

Г у б е р т. Отчего уж ты так устал?..
П р и е м щ и ц а. От себя, разумеется, от себя.

Пауза.

(Гансу.) Извини.
Г у б е р т. Хорошо, есть тост! Выпьем за бродяг! Да-да! За бродяг, уважаемые господа, товарищи, леди и джентльмены! За всех странных людей, кого вечно куда-то несет ветер мечты и надежды! Словно листья. За древних охотников, за мореходов, за бедуинов, за пророков, — босыми ногами они мерили эту землю, — за солдат Александра Македонского и Чингисхана, за бродячих рыцарей, за цыган, за беглых каторжников, за переселенцев и цирковых артистов! Космонавты уходят в космос, как их предки уходили в океан. Зачем? Почему мы вечно обречены искать, идти все дальше и дальше? Эта дорога прекрасна и достойна человека. Если, разумеется, в этом поиске не потерять себя... Выпьем за Агасфера, выпьем за всех охотников за счастьем, каким бы оно им ни казалось и каким бы ни оказалось потом!..
Г а н с. Лучше выпьем за тех, кто всю жизнь прожил на одном месте, пахал землю и умер в отцовском доме. За тех, кто не понимает, что такое счастье!

Пауза.

Г у б е р т. А я тебе когда-то говорил: день проходящий ничем не хуже наступающего. Надо искать себя в нем.
П р и е м щ и ц а. Счастье — не консервы, его не заготовишь впрок. Оно должно быть свежим, неужели вы не понимаете? Вчерашнее счастье не годится сегодня, сегодняшнее — завтра. Счастье — это пища нашей души, а пища должна быть каждый день новой и свежей!
Г у б е р т. Браво!
Г а н с. Тоже хорошая точка зрения. (Приемщице.) За тебя, пища моей души!

Смеются, острят. Пианист проходит и натыкается на старые галоши.

П и а н и с т. Даже здесь что-то валяется! Никакого порядка! Старье! (Выбрасывает галоши.)
Ш т о п. Я же говорил, у нас ничего не надо выбрасывать. Все равно все плывет вслед за нами.
П и а н и с т. Мы что, в космосе?
Ш т о п. Ну, в космосе не в космосе, но выбросить ничего нельзя.
П и а н и с т. Ничего?
Ш т о п. Ни-че-го.

Звучит странная, печальная музыка, печальный женский голос. В полутьме начинается томительный и странный танец,
стилизованный под древнеегипетский. Танцовщица пока едва видна. Свет меркнет, и еще через минуту Ганс и Губерт
оказываются в пустыне, по которой бредет женщина.

Г а н с. Ты помнишь, Губерт?
Г у б е р т. Да, как нас занесло в Древний Египет?.. Ну и жарища была!.. (Отдувается, тяжело дышит.)
Г а н с. Смотри!

Женщина приближается.

Мираж, что ли?
Г у б е р т. Ох, черт! (Пугается.) Настоящая. По-моему, это Изида.
Г а н с. Кто?
Г у б е р т. Ну, помнишь? Один из первых мифов человечества: Озирис и Изида. Его зачем-то разодрали на куски и разбросали по пустыне...
Г а н с. Да, да, а она его собирала? По частям?..
Г у б е р т. Вот-вот. (Хихикает.) И одну часть все никак найти не могла.
Г а н с. Перестань. Слушай, уйдем отсюда? Песок на зубах хрустит. Уйдем. Мне не по себе. Слышишь?..
Г у б е р т. Давай. Где галоши?
Г а н с. Они у тебя.
Г у б е р т. У меня? Здрасте! Я их не трогал... Поищи!
Г а н с (ищет). Еще не хватало галоши потерять!
Г у б е р т. Да! И застрять в Древнем Египте!..
Г а н с. Ну где, где? (Лихорадочно ищет.) Она все ближе, смотри!.. Слава богу, вот они!.. Давай руку, скорей, держись!
Г у б е р т. Пока, Изида!.. Желаем найти!

Шлет воздушный поцелуй; Ганс бьет его по руке. Свет меняется — и снова ресторан, танцовщица.
Ганс и Губерт сидят на своих местах.

П р и е м щ и ц а. Она неплохо это делает. Просто мурашки по коже.
Г у б е р т. Да, весьма... На кого-то она похожа... Ганс, тебе не кажется?..

Ганс не отвечает. Женщина танцует теперь почти у самого столика, протягивая руки к Гансу.
Это, разумеется, Марта.

Г у б е р т (шепчет). Ганс! Это же... (Не договаривает.)

Танец обрывается. Женщина исчезает. Ганс встает. Делает шаг вперед. В ресторане аплодисменты.
Ганс рвет на себе галстук.

П р и е м щ и ц а. Ганс! Дорогой!.. Что с ним? Губерт! Ему плохо!..
Г у б е р т. Ганс! Ганс! Успокойся!..
Г а н с (хрипло). Галоши!.. Галоши, Губерт! Я не могу больше! Все! Я знаю, чего я хочу!.. Губерт! Я сдохну, если мы не вернемся! Ты слышишь?

Поодаль высвечивается большой шумный стол, за которым сидит и ужинает как бы группа туристов. Там — все наши герои.
И постепенно они располагаются так, как когда-то в грозу в подвальчике. И поют «Нам не страшен серый волк!..»
Ганс с жадностью глядит на это видение.

П р и е м щ и ц а. О чем он? Губерт, мне страшно! Ганс!
Г а н с (Приемщице). Прости! Потом все поймешь... Губерт!
Г у б е р т. Ну какие галоши, Ганс? Никаких галош давно нет.
Г а н с (задыхаясь). Что ты сказал?
Г у б е р т. Их нет, Ганс! Мы не можем вернуться!..

Компания в подвальчике поет и веселится.

Г а н с. Не можем?.. Теперь? Когда я все понял? Домой, Губерт!..
Г у б е р т. Поздно, Ганс, поздно.
Г а н с (хрипит). Домой!
П р и е м щ и ц а. Что? Что? Чего он хочет?.. Скажи, дорогой, я все сделаю... Губерт, ему совсем плохо... Сделай что-нибудь!.. Губерт!
Г у б е р т. Какие страсти, фройляйн! Какие страсти!
П р и е м щ и ц а. Сделай! Скорей! Что-нибудь! Помогите!

Ганс умирает прямо за столиком. Приемщица плачет. Пары танцуют, и пианист тихо напевает песенку про Родину. Появляются две феи. Между ними — мимическая перебранка: кто прав, кто виноват? Свет меркнет, потом вспыхивает снова. Ганс сидит босиком на постели, Марта отодвигает штору и напевает.

М а р т а (нежно). Доброе утро, Ганс! Бриться, бриться, умываться! Тебе опять что-нибудь приснилось?.. (Ерошит ему волосы). Тебе яичницу?..

Ганс обнимает ее.

1977-1979