Л.Петрушевская. Чинзано

Л.Петрушевская. Чинзано
Москва, Изд-во "Искусство", 1989
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, июнь 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

П а ш а.
В а л я.
К о с т я.

Вечер. Пустая комната. Два стула, подобранных на свалке, садовая скамейка, ящик из-под конфет — большой и чистый.
Входят Паша, Валя и Костя.

П а ш а. Как нашли, сносно?
К о с т я. Мы тебе, Паша, мебель привезли. В трамвае сняли сиденье.
П а ш а. Сенк'ю.
В а л я. Костя вынес. (Смеется.)
П а ш а. Сюда, прошу садиться.
В а л я. В общем, мы-то с Костей уже повстречались на выходе с работы, сюда не знаю зачем понадобилось ехать. Все можно было там устроить.
К о с т я. Ехал в такую даль. Сядь, посиди.
П а ш а. Старик! Сначала о деле. (Косте.) Деньги с тобой?
К о с т я. Со мной.
В а л я. Ну, старики, мне надо. Быстро закончим, я поехал.
П а ш а. Погоди, не до тебя.
В а л я. Деньги мне отдай. Как не до меня?
П а ш а. Да отдам, но не сейчас же.
В а л я. Костя, передавай мне деньги, как условились. Надо было отдать раньше, я предвидел, что все так получится.
К о с т я. Не расстраивайся.
П а ш а. Старики, внизу дают чинзано. Лучшее из всего, литр. Хочу взять домой три бутылки, надо позарез. В таком случае, Валя, я так или иначе десять рублей потом тебе добавлю. Мне домой вино надо.
В а л я. Другой разговор. А куда домой-то?
П а ш а. Туда домой, в первый городок.
В а л я. Ты что, здесь не живешь?
П а ш а. Временно.
В а л я. Временно живешь или временно нет?
К о с т я. Сегодня здесь, и все.
В а л я. А вообще где?
П а ш а. Сейчас еще нигде пока уже опять.
К о с т я. Старики, время. Ехали сюда с Валей (достает деньги, отсчитывает две десятки) долго.
П а ш а. Тут хватит на шесть. Я тогда с вашего разрешения пять возьму домой. Пять мне тогда на все хватит... Чинзано все окупит! Валя, буду должен, стало быть, двадцать рублей.
В а л я. Паша, чего ради я тогда ехал в такую даль? Спрашивается.
П а ш а. Я тебя сегодня не звал.
В а л я. Извини, старик, нехорошо.
П а ш а. Извини, старик. Но тебе мало, что я отдаю тебе тридцать? Ведь такое дело: чинзано.
В а л я. Хорошо, но одна на мою долю.
К о с т я. Договорились, чудесно.
В а л я. Скорей, мне пора. Где у тебя тут сортир?
П а ш а. Попудриться? Направо вторая дверь.

Валя уходит. Костя достает деньги.

П а ш а. Чего уж, давай все.

Паша не считая сует деньги в карман и уходит. Возвращается Валя.

В а л я. Давай деньги-то. Тридцать.
К о с т я. А я отдал все Паше.
В а л я. Ну, ты даешь. Ну, старик. Ты же должен был их передать мне.
К о с т я. Я тебе должен был их передать до праздников. А ты — старик, туда-сюда, после праздников, уезжаю, туда-сюда. Вот тебе и после праздников.
В а л я. Я тебя не понимаю, старик. Не понимаю. Кому отдал? Кому? Паше? Зачем?
К о с т я. Он мне их давал, я ему и отдал.
В а л я. Деньги-то мои!
К о с т я. Ну и будут твои. Сколько-то погодя. Я тебе сказал еще на выходе с работы, так и так, Валя, на меня сегодня не рассчитывай, я еду Паше отдавать деньги. Ты что сказал? Что я, в пятницу буду как отщепенец, сказал ты. И поехал.
В а л я. Нет, старик, я тобой недоволен. Недоволен. С тобой происходит, я тебе не говорю, потому что ты и сам мне это неоднократно говорил, что ты падаешь все ниже и ниже.

Костя обнимает Валю.

Ну, не ожидал, нет.

Костя целует Валю.

Отвал!
К о с т я. Сейчас выпьем. Он принесет. Он принесет пять бутылок.
В а л я. Одну я возьму домой. Нет, две. В конце-то концов.
К о с т я. Кто говорит? Возьми две.
В а л я. Мои деньги.
К о с т я. Вот тут ты глубоко не прав. Пока они не твои, а просто тебе их хотели до праздников вернуть, а ты не взял.
В а л я. Нет, ты не прав. Я специально сюда приехал, чтобы Паша отдал мне долг. Деньги-то ты вез? Зачем же дело стало?
К о с т я. Все точно. Но это не значит, что именно те деньги, которые я ему вез, он должен тебе отдать. Когда сможет, тогда отдаст. А как он отдаст то, чего у него уже (смотрит на Валины часы) в данную минуту нет? Чего нет, того не вернешь. Вот я не отдал ему пятьдесят рублей, потому что их у меня не было. Отдал сорок.
В а л я. Как не было?
К о с т я. Праздники же были.
В а л я. Не понимаю отношения к чужим деньгам.
К о с т я. Паша перед праздником буквально всучил мне эти пятьдесят рублей: отдай Вале. Я не хотел брать, отказывал, но Паша, памятуя свою слабость и не надеясь собрать больше такую сумму, просто приехал ко мне на квартиру, и, несмотря на то, что Полина его не пустила, хлопнула дверью, он звонил десятки раз. Полина с Иваном высунулись, и Паша отдал им конверт — сказал, для Кости, здесь пятьдесят рублей. Иван рассвирепел, как всегда, и крикнул, что у них такие не проживают. Но, как умный старик, он от пятидесяти рублей не отказался и при нем пересчитал даже. Раз, подумал, Паша с чего-то принес пятьдесят рублей, значит было какое-то подсудное дело, иначе Паша бы, без суда то есть, не стал бы приносить. Я прихожу затемно, Полина спит, все спят, на столе лежит конверт с запиской, привет от Кольцова. Утром я не стал к завтраку вставать, думаю, пусть разойдутся. Они за столом мое имя не поминали, только Иван выступал все время, что Владику надо купить шубу за полсотни, как раз полсотни, денег нет, вернее, деньги есть, но у такого человека, который не постесняется у родного ребенка на зиму шубу украсть. И на питание не дает. Владик спрашивать не стал, у кого его шуба, а Света спросила. Светка все время Ивана подначивает. Таким детским голоском: дедушка, а кто у нашего Владика шубу украл? За столом воцарилось напряженное молчание, а я сплю за загородкой, подушка на ухе. Владик сказал Светке, что папа украл, а Светка не ожидала, ей надо было всегдашний спектакль разыграть. Но не тут-то было, Владик, молодец, прикрыл диспут. А то обычно Иван им задает загадку: нет, говорит, Светочка, тебе сегодня сливок и сухой колбасы для Владика, один человек твою черную икру вкупе с красной и белой на вино израсходовал. Света счастлива: кто это? Кто этот человек? А тот, отвечает дед Ванька, который вчера пришел пьяный к нам в дом. А кто к нам в дом вчера пьяный пришел, спрашивает далее Светка. Тут все молчат. Владик молчит, и торжествующая теща молчит. Полина мрачнее тучи молчит, да и дед Ванька не отвечает. Представляешь?
В а л я. Ты говоришь! А вот у меня еще того лучше...

Входит Паша с двумя портфелями.

П а ш а. Самое смешное, что никого народу. Они все больше тут употребляют красненькое да мордастенькое. Говорю: «Мне чинзано». А один около меня стоял, спрашивает: «А чего это?»
К о с т я. Сколько взял?
П а ш а. Сколько договорились, мужики.
К о с т я. А для Вали не забыл?
П а ш а. Две.
К о с т я. А неужели мне одну взял, не догадался?
П а ш а. Больше.
К о с т я. Слава богу.
П а ш а. Ведь закрывался магазин, в том-то и дело.
В а л я. Ну а теперь...
П а ш а. Айн минуту. (Выходит в кухню.)
К о с т я. Он молодец. Потому что среди ночи опомнишься, сунешься, а нигде ничего. Помнишь, как у Кондакова пришлось с двух часов ночи чай пить?
В а л я. Ну!
К о с т я. Чай такая вредная вещь. На почки действует, на сердце. Я утром домой пришел, пошел бриться перед работой, посмотрел на себя в зеркало. Ай! Лицо в зеркале не умещается.
В а л я. Ну!

Приходит Паша с тарелочкой.

К о с т я. Закусь?

Паша достает из портфеля кулек и высыпает на тарелочку конфеты.

В а л я. Дорогие купил слишком.
П а ш а. Для тебя мне ничего не жаль.
В а л я. Да?
К о с т я. Из горлa будем?
П а ш а. Старики, анекдот: два вурдалака оторвали человеку голову, а один другого спрашивает: «Из горлa будешь?» (Приподнимает ящик, вынимает полбуханки хлеба.)
К о с т я. Еда.
В а л я. Отрежьте кусочек. Я с работы.

Костя достает перочинный нож, аккуратно отрезает кусок.

П а ш а (открывает бутылку). Костя, достань там еще два сверточка: сыру, колбаски нарежь.
В а л я. С ума сошел.
П а ш а. Для тебя, Валя, купил.
К о с т я. Старик, тут в одном свертке какие-то тряпки.
П а ш а. Не то, все не то, дай-ка. (Забирает.) Вот, вот свертки.
К о с т я. А я смотрю: в одном тряпки, в другом туфли.
В а л я. Продавать, что ли, нес?
П а ш а. Ешь, дорогой.
В а л я. Пока человек ест, он не пьет.
П а ш а. И ешь. Ну, мужичье! С приездом! И за мою маму!

Пьют.

В а л я. Да, Костя, ты не досказал насчет десятки.
К о с т я (с непонятной интонацией). А!..
П а ш а. Какой десятки?
К о с т я (с нажимом). Какой десятки?
В а л я. Он из этих пяти одну истратил, оказывается.
П а ш а. А?.. Ну!.. (Радостно смеется.) А я ничего не могу понять. Считал, считал у кассы!
К о с т я. Какая десятка?..
В а л я. Ты мне сказал, что десятку растратил.
К о с т я. Какую десятку?
П а ш а. Старики, выпьем!

Пьют.

Валя, ты ешь. Ты чего себе зубы не вставишь, быстрее есть будешь.
В а л я. Да все некогда. То одно, то другое. У жены в квартире мебель строю.
П а ш а. У какой жены?
В а л я. У Ольги, у какой.
П а ш а. Откуда?
В а л я. Им дали квартиру. С матерью. А мать вышла замуж к мужу. Ольга говорит, хоть раз в жизни по-человечески пожить, не с твоими родичами, и уехала с Алешкой. Алешка уже в детский новый сад ходит. Я теперь там каждый вечер.
К о с т я. Как каждый? А вчера?
П а ш а. А в понедельник?
В а л я. У Ольги там нет телефона.
К о с т я. Понял. Родители считают, что ты у жены.
П а ш а. А Ольга звонить родителям не будет?
В а л я. Ольга не будет. Она вообще говорит, что ей все надоело, вся эта семейная жизнь. Но мебель я строю!
П а ш а. Говорит, пошел, значит, отсюда.
В а л я. Старик, не совсем. Не совсем. Она хочет, чтобы я с ними жил, и я не отказываю. Но мои родители как же? Они останутся одни на пятидесяти метрах на старость? Интересно, что же это, они на меня всю жизнь работали, а я теперь их брошу? Кто машину отцу водить будет?
П а ш а. Покупает?
В а л я. Почти купил.
П а ш а. Поездим. Поездим.
В а л я. Отца же, не моя.
К о с т я. Но, с другой стороны, тебе и разводиться нельзя.
П а ш а. Почему?
К о с т я. Валя оформляется за границу.
П а ш а. Куда?
В а л я. На кудыкину гору.
П а ш а. В капстраны, значит.
В а л я. В ЧССР я был, в Болгарии, «Золотые пески».
П а ш а. А я в Монголию оформлялся.
В а л я. Ну и как?
П а ш а. У них штаты не расширили. Хотели расширить и не расширили. Не стали.
В а л я. Не оформили, значит. На тугрики много не купишь. У нас один малый оттуда привез жене немецкое меховое пальто. Белый мех, но без ватина. Она в ателье носила на ватин ставить. Выше пятнадцати градусов мороза нельзя. Каждый день слушает погоду и ругается, лучше бы кожи привез.
П а ш а. Кстати, о женах: позвони, Константин, пойди.
В а л я. Кому?
К о с т я. Дружининой. Но ее нет сейчас дома.
В а л я. Дружининой?
П а ш а. Блондинка.
К о с т я. Она к подруге поехала на день рождения.
В а л я. К кому?
К о с т я. К нашей Смирновой из отдела.
В а л я. Надо туда поехать, мужики!
К о с т я. Туда Паше нет допуска.
В а л я. Без Паши поедем.
К о с т я. У меня тоже допуска нет.
В а л я. Ну что вы! Ну, так нельзя! У Смирновой так отлично. Баранью ногу подают.
К о с т я. И джин, да. Но мы там прошлый раз с Пашей заночевали, так пришлось.

Пьют.

Сидели так на кухне, а потом из холодильника папашину настойку от давления выпили. Чекушечку. Внешне такая же, как старка. Не отличишь. Утром ехали в метро, у нас давление сильно упало. Или ихний скандал подействовал: самовнушение началось.
П а ш а. Скорей всего. У меня точно от скандалов падает давление.
К о с т я. Поспали на кольцевом маршруте, сколько пришлось. Заехали в депо, так неудачно. Сигналы долго подавали.
В а л я. Чем?
П а ш а. Постукивали.
К о с т я. Папаша Смирновой на нас кричал, что мы самоубийцы, что такое выпили, что он три раза в день принимает по две капли. Прислали за золото с Дальнего Востока. Резко снижает тонус.
П а ш а. Шарлатанство все это. Моему папаше тоже привозили.
К о с т я. Значит, это мы так расстроились просто. На работу не ходили, лечились долго потом.
В а л я. Тогда я схожу позвоню. (Ест.)
П а ш а. Ешь, на твои деньги куплено.
В а л я. Ты мне ничего пока не отдавал. (Ест.)
К о с т я. Кому ты хочешь звонить?
В а л я. Кому дозвонюсь. Сейчас вот поем... (Ест.) В Монголии, кстати, шерсть отличная. Поехал бы ты, Пашка, то привез бы своей Тамаре шерстяную кофту. Но что делать, раз не оформили. А то Тамара была бы довольна.
П а ш а. Тамара? Да, с ней, старики, сурово. Я до двенадцати должен успевать домой, а то Тамара после двенадцати лишает меня супружеских ласк. Стало быть, я должен попасть на автобус двадцать три ноль две. Ну и до автобуса отсюда... полчаса как минимум.
К о с т я. Тридцать пять.
П а ш а. Если автобус двадцать три ноль две... То мне на жизнь остается здесь (смотрит на Валины часы) почти ничего. Валя, иди, звони.
В а л я. Но что интересно, ведь ты уже с ней разошелся.
П а ш а. Правильно. Для того чтобы прописаться к старушке матери в ее квартиру.
В а л я. Понимаю, может пропасть квартира? Мать-то старая.
П а ш а. Откуда.
В а л я. Они все уже старые более-менее. К тому идет.
К о с т я. Она у него сейчас в больнице лежит, да?
П а ш а. Скоро забираю. Завтра.
В а л я. Завтра суббота, выписки нет.
П а ш а. А я заберу.
К о с т я. У нее малокровие?
П а ш а. Выпьем за упокой.
В а л я. Дурак. Бросаешься словами. (Пьет.)
П а ш а. Чем хорошо выпить: все уходит на задний план.
В а л я. Зачем уходить от реальности, если реальность такова, что мы просто любим пить, любим это дело, а не из каких-то высших соображений что-то забыть. Зачем все время прикрываться какими-то пышными фразами. Пьем, потому что это прекрасно само по себе — пить! Свой праздник мы оправдывать еще должны. Да кому какое дело, перед кем оправдываться?

Костя целует Валю.

Ну... А как твоя Тамара реагировала на развод? Что ты подал?
П а ш а. Она сама подала. Еще раньше, чем я ей сказал.
В а л я. Значит, она сама... Это много лучше.
П а ш а. Объюдно. Стороны пришли к объюдному решению.
В а л я. Так ты здесь живешь?
П а ш а. Когда где.
В а л я. Стало быть, тебе не нужно никуда ехать, чего же ты тут рассчитывал время! И мне не нужно ехать. Костя, ты тоже, чего тебе, успеешь еще за свою загородку «осторожно, двери закрываются». Пьем, мужики! Доставай еще одну бутылку! Сколько, стало быть... тебе... две, мне... три, нет, четыре, а остальное выпьем!
П а ш а. Иди, позвони-ка, времени уже в обрез.
В а л я. Какое в обрез!.. Ты же... Как это... Нигде не живешь. Никому не нужен ты.
П а ш а. Если я опоздаю, меня лишат супружеских ласк.
В а л я. Каких супружеских?
П а ш а. Ласк. Она просто дверь запирает в квартиру.
В а л я. Да какие у тебя супружеские! Это у меня супружеские да у Кости за загородкой... Кстати, Костя, ты у родителей по-прежнему ночуешь?
К о с т я. Поругался.
В а л я. Нехорошо, старик! Глядишь, и переночевать негде будет!
К о с т я. Поругался. Полина все говорит: «На кой нам их куры!» Придут навестить внуков, несут куру. На восемь человек. И действительно, придут. Обед давно без этой куры готов, давно бы сели, нет, они ее варить желают. Все холодное. А они, дураки, не понимают, что их благотворительность у Полины и у Ваньки одно раздражение вызывает. Полька меня просит: скажи им, не надо. Я сказал, мать расстроилась, отец капли принимал. Мы твоим детям, раз у них все пропивают. И вот тебе, все свернули на меня. Мать говорит, если вы с Полиной такая дружная семейка, и не ходи сюда ночевать, не стоит. А подумаешь! Да застрелитесь!
П а ш а. После двенадцати ни одна машина в нашу сторону не ходит. Ни одна. Можно взять девочку, положить на шоссе и без помехи делать все, что хочешь, сколько хочешь раз. Так что надо спешить, надо торопиться. (Пьет.)
В а л я. А ты от Тамары еще не выписался?
П а ш а. Выписался, осталось к матери прописаться, какие-то пустые формальности. Я тянул, но теперь все.
В а л я. Правильно, пропишись, неровен час, останешься без квартиры.
П а ш а. Надо спешить! Торопиться! Я не успеваю на автобус!
К о с т я. На автобус ты еще двадцать раз успеешь. Уедешь. Подожди еще пять минут, Валя сходит позвонит.

Валя делает себе бутерброд и выходит.

К о с т я. Ну, как у мамаши?
П а ш а. Ей операцию по пересадке костного мозга надо делать. Срочно. Завтра же. Надо будет дать костный мозг, я дам. Я дам костный мозг завтра же, уже проверяли. Совпадает. У жены с мужем — нет. С ребенком еще может совпасть, а с женой — никогда. Не кровная, а тут кровная. Вот и все о'кей! Все будет о'кей. Выпьем.
К о с т я. Ты сегодня к ней ездил, как?
П а ш а. Ездил. Не спрашивай. Такие дела, что не спрашивай. Совсем белая.

Пьют.

К о с т я. У меня папаше все время плохо. Надо спросить у Смирновой, что мы тогда пили. Здорово снижает давление.
П а ш а. Да, мы тогда царапались долго из вагона.

Костя смеется.

А как они, не согласны выделить тебе площадь?
К о с т я. Мать говорит, что с Полиной все равно разойдешься и на нашу голову жить придешь.
П а ш а. Наоборот! Если у тебя будет отдельная площадь, то ты разойдешься и будешь жить сам.
К о с т я. Они сказали, что, во-первых, хотят умереть на своем месте, где привыкли. И знаешь, их очень дед Ваня, оказывается, поддержал, я не знал. То все они не контачили, не контачили, а тут папаша позвонил Ваньке, и нашли общий язык. Да, представьте себе, сказал Ванька, старому человеку нельзя менять динамический стереотип и место жизни. Он от этого умирает очень быстро. А дело в чем? Полька тоже просит у своих родителей, чтобы они разменялись и выделили ей хотя бы однокомнатную квартиру. Мой муж, мне с ним жить и так далее. Нет, сказал Ваня, нам нельзя из-за динамического стереотипа. И они с моим папашей это дело обсудили и постановили. Да как, да что, да кто будет с детьми, они к внукам привязались. Понимаешь, они к моим детям привязались! Ты, Полина, одна не сможешь, Кистянтин тебя продаст у первой же будки с пивом.
П а ш а. Да, ты уже говорил.
К о с т я. Я тоже так, пусть живут как знают. Я пальцем не пошевельну для себя. Никому не желаю мешать жить. Не хочу судиться, разговаривать, чтобы они с машиной вещей отъезжали. Да пропади оно все пропадом. А я проживу. Они, не в силах ничего сделать, молча смотрят на мое падение, а я не падаю, я живу. Дети сыты, одеты, телевизор работает, как говорит дед Ванька. Да, в понедельник деньги дают, надо будет Владику купить валенки. Дружинина принесет своей дочки валенки за четыре рубля.
П а ш а. Могла бы и за бесплатно. Так бы отдала.
К о с т я. Она бы отдала, да я бы взял.
П а ш а. Понятно.
К о с т я. За это дело мне будет четыре рубля. Принесу валенки, скажу Полине: купил, вычти из питания четыре рубля.
П а ш а. У меня тоже: Тамара привыкла, что я получаю рубль пять. Теперь тут мне повысили. Она меня спрашивает: Паша, ты рубль двадцать теперь получаешь? Я говорю, что ты... Да... Так и не узнала...

Возвращается Валя.

В а л я. Бабушка сказала, что она через двадцать минут домой вернется. Звонила, что в дороге уже.
К о с т я. Кто?
П а ш а. Блондинка?
В а л я. Именно. Ирка Строганова.

Пауза. Костя и Паша с укором смотрят на Валю.

К о с т я. Она придет и все выпьет.
В а л я. Я ее видел на вечере встречи в этом году. Позвони, сказала, когда захочешь выпить.
К о с т я. Она тут к нам приезжала с дочкой, дед Ваня сколько на стол выставил рябинового вина, столько она и приняла. У нас день рождения был у Светы. Два дня родня гуляла. До чего ее дочка на Семена похожа! (Показывает рожу.)
В а л я. Ей не в армию идти.
К о с т я. Ирка тут же за столом рассказала, что откуда бы она ни приползла, как бы ни выпила, обязательно на ночь всю одежду своей девочки сложит, погладит для детского сада стопочкой. Родня была в восторге.
В а л я. Она кандидат.
К о с т я. А так смешно получилось, что Семен со своей новой женой тоже приехал на день рождения Светы. Но только Ирка Строганова перепутала и приехала днем позже. Или не перепутала, а рассчитала. Скорей всего. Но это было воскресенье, так что за столом сидела вторая очередь родственников. А то бы две жены повстречались.
П а ш а. Семен часы отдал?
В а л я. Какие часы?
К о с т я. Да, с часами. Семен повел меня в пивбар в день зарплаты. Говорит: «Я своей новейшей жене должен отдать отчет в деньгах, так что мы с тобой выпьем, а ты мне часы дашь в залог. Я скажу, что купил у мужика за пятерку». Я снял часы.
П а ш а. Это ты говорил.
К о с т я. Да, проходит неделя, я отдаю Семену деньги и спрашиваю, где часы. Он отвечает, что ремешок оборвался и часы он потерял. Ладно. В следующий раз мы встретились, он говорит, пойдем ко мне домой, у меня дома никого нет, жена рожает. Приходим, я смотрю: на окошке лежат мои часы. И правда, с оборванным ремешком.
В а л я. Что у тебя общего с этим человеком?
К о с т я. Общего у нас то, что я его боготворю и им восхищаюсь. Пошли мы тут с ним в ресторан для иностранцев, открыто до трех утра. Там друг у Семена стал метрдотелем. Пили до этого на какой-то посторонней свадьбе. Семен подружился там с музыкантами, мы сидели с джазом и пили наравне. Потом нас вывели, и тогда мы поднялись в бар для иностранцев и пили там до упора. Потом все ушли, мы с Семой разделись и пошли купаться в бассейн с золотыми рыбками. А Виталик, метрдотель, по краю бегает и кричит: «Парни, вы мне тут крепитесь, а то рыбки подохнут. Терпите».
В а л я. Ирка красотка была.
К о с т я. Пьет много. Говорит, по обстоятельствам своим пьет. Семен ушел при тяжелых обстоятельствах, мать у нее умерла, дочь болела, а он взял и ушел.
В а л я. Что значит, пьет по обстоятельствам! Сама по себе хочет и пьет. Мы вот — хотим и пьем, а не из-за обстоятельств. Мне нравится пить, люблю я вас, товарищи мои.
К о с т я. Вот у меня тут был малый лоцманский загул. Прихожу через неделю домой, ложусь, врач дает бюллетень с диагнозом: дисфункция.
В а л я. Кишечника?
К о с т я. Нет. Всего... Дисфункция организма. Дал мне бюллетень, мы с Пашей пошли, встали в очередь. Давали шапки по тридцать рублей. Постояли и пошли: денег не было. Я позвонил двум-трем взять в долг. Паша позвонил разок, а потом мы от этой идеи отказались.
В а л я. А в чем выражалась дисфункция?
К о с т я. Давление сто восемьдесят на сто десять. Первый раз померил, кстати. Но ничего, до двухсот пятидесяти у людей доходит, и живут. Как у моего папаши...
В а л я. Вспомнил! Еще кому позвонить.
П а ш а. Блондинке?
К о с т я. Помнишь, Паша, ту блондинку, с которой мы в метро познакомились? Рядом сидели. Я ей говорю: позвольте представить вам моего друга, Пашу Кольцова, поэт такой был. Она засмеялась. Не поверите, говорит, я тоже по паспорту Кольцова. Я говорю: не верю, паспорт. Предъявляет. Точно, Кольцова. Все посмотрели — адрес, место работы, возраст: сорок лет.
В а л я. Позвони.
К о с т я. Там в паспорте телефон не указан.
В а л я. Пойду позвоню по записной книжке. (Уходит.)
П а ш а. О чем-то мы с тобой хорошо так говорили.
К о с т я. Да, а потом не вспомнишь. О чем-то родном, а о чем? Помнишь, летом мы с тобой у нас на кухне трое суток пили — Ваня с тещей были на даче, благословенное время года. Говорили, говорили, а о чем? Потом вспоминал, и не вспомнил.
П а ш а. Я опаздываю.
К о с т я. Хорошо как было. Нам всего-то нужно: суббота, воскресенье, да часть пятницы и часть понедельника. А я теперь субботу и воскресенье сижу на диете. Хожу с детьми гулять.
П а ш а. Я опаздываю на автобус. Потом не добраться. А мне надо...
К о с т я. Всего в этой кухне нам надо было: на полу два старых пальто да стол с бутылкой. И никто больше не нужен.
П а ш а. Мне надо ехать. (Встает.)
К о с т я (протягивает руку). Достань бутылку, раз встал.
П а ш а. Пора, еду, пора. (Садится.)

Костя сам наливает в оба стакана.

К о с т я. С работы хочу уходить. Уже всех предупредил.
П а ш а. Еду. Все. Кончено. Что здесь? Ничего. Здесь такого нет ничего. Я могу выпить. Я должен выпить в этот день. Который один раз в жизни.
К о с т я. Пойду работать грузчиком, как Соболев. Он за рейс сшибает по пятерке, и так эн раз.
П а ш а. Сколько у меня денег?
К о с т я. Эн.

Паша начинает рыться в карманах.

П а ш а. Сколько у меня денег? (Вынимает бумажки.) Три рубля... Рубль... Три рубля... Это сколько? (Рассматривает бумажку.)
К о с т я. Дай.
П а ш а. Это сколько? (Рассматривает бумажку.)
К о с т я. Дай. Это у тебя карточка почтовая.
П а ш а (продолжает рыться в карманах). Справка о смерти. Это я должен отдать Тамаре. А при чем Тамара? Моя мать к ней не имеет отношения. Справка МЮ 280574. (Целует справку.)
К о с т я. Это сколько?
П а ш а. МЮ 280574.
К о с т я (заинтересовался). А сколько у меня? Мне нужно четыре рубля на валенки. Их я возьму у Полины. А валенки возьму у Дружининой. Сколько же у меня останется? Четыре рубля возьму у Полины, скажу: вычти их из питания, не вношу, так вот, эти четыре рубля, которые я у тебя беру на валенки, вычти из питания. А валенки принесу в другой раз. И еще. (Достает десятку.) Стало быть, десять рублей, да четыре возьму у Полины, да валенки загоню на Преображенке... за пятнадцать. Хорошие валенки.
П а ш а. У меня было ведь пять десяток, верно?
К о с т я. Десять да четыре... да шестнадцать.
П а ш а (бьет кулаком себя по лбу). Где деньги, где деньги?
К о с т я. Успокойся. Дай я тебя поцелую. Узнаешь, как я целуюсь. (Целует Пашу в ухо.)
П а ш а. Выпьем.

Входит Валя.

В а л я. Вот! Вот! Сколько тут?
П а ш а. Где мои деньги?
К о с т я. Валя! Дозвонился?
В а л я. Какие твои деньги? Мои!
П а ш а. Не путай.
К о с т я (показывая почтовую карточку). Это четыре рубля на валенки. И за валенки четыре рубля. Остальные пусть идут на питание.
П а ш а (в отчаянии). Справка есть... Все готово. Деньги — и поеду.
В а л я. Так он у тебя десятку взял.
К о с т я (твердо). На валенки... и на питание.
В а л я. Давай-ка мне.
К о с т я. Выпей. (Пьет.) В этот раз не отдам на питание. Каждый божий раз он не дает на питание.
П а ш а. Мне все надо купить. Больше никто не купит. Только не надо мне бумажных цветов на могилу. Так просила. Хоть какие, но живые. Вот только достать деньги, и все.
К о с т я. И вот у меня тоже. (Показывает десятку.)
В а л я (грубо). Давай, тебе говорят! (Берет деньги у Кости, тот поникает головой и засыпает.)
П а ш а. А ты, верно, давай мне. (Протягивает руку.)
В а л я. Это ты ошибся. (Берет у Паши деньги, считает.) Это ты мне давай. Пять... Три... Две рублевки... и десять. Двадцать рублей хоть. Когда отдашь остальные тридцать?
П а ш а. Отдай. Это не мне.
В а л я. Ясно, не тебе. Сам отдай сначала.
П а ш а. Кинь, кинь, а то уронишь.
В а л я. Мне надо, мне! А не тебе! Урод нравственный.

Паша угрожающе поднимается на Валю, но падает.

Пьют до упаду.
П а ш а. Мне цветы!
В а л я. С женой мириться? (Прячет деньги.)
П а ш а. Маме.
В а л я. Маме зачем цветы? Родителям мало надо, чтобы их дорогой сыночек хоть пришел, поел, посидел на глазах. Цветы твоей маме не нужны. Моей маме я не ношу цветов. Нет. Я сам прихожу, я ей дороже цветов. Пока они живы, я обязан к ним ходить, чтобы они на меня нагляделись. Маме цветы — смешно. Я бы сам своей купил, что мне ты. А не покупаю. (Уходит.)
П а ш а. Мне пора. (Собирается.) Костя! А? Костя! (Трясет его.) Я ухожу. Сколько времени?
К о с т я. Часы потерял... Ремешок разорвался...
П а ш а (в панике). Я не успею! Не успею! Сколько времени?
К о с т я (протягивает ему руку без часов). Гляди.
П а ш а (в панике). Я ничего не вижу. Последнее время я стал хуже и хуже видеть. Я слепну!
К о с т я (не открывая глаз). Я тоже ослеп. Дисфункция.
П а ш а. Мне уже пора.
К о с т я. Никуда тебе не пора. Ты забыл. Ты с Томой имеешь развод. Ты никому ничего не должен. Прошло то время. И я никому ничего не должен, кроме ста рублей. Давай бутылку. Пошарь.
П а ш а. Я ослеп, ни одной не вижу.
К о с т я. Это не то. Дай я. (Достает из портфеля сверток.) Закусь. Но это не то. (Разворачивает свертки, там платье и туфли. Надевает платок.)
П а ш а. Не так. (Накрывает платком лицо.)
К о с т я. Вот бутылка. Пей, Паша, тоже.
П а ш а. Я ничего не вижу.
К о с т я. Я тоже тебя не замечаю. Где твой рот? Я попою. (Льет вино поверх платка.) Слушай, у тебя лицо почернело.
П а ш а. У меня? (Щупает платок.) От горя. У меня мама умерла... завтра похороны. Только не опоздать, вот оно что!
К о с т я. Ты, главное, не думай. Никогда так не бывает, что окончательно опоздал. Глядишь, опоздал, а глядишь, ничего от этого не ухудшилось. Следи за временем. (Подносит руку к лицу Паши.)
П а ш а. Ничего не вижу.
К о с т я. Я тоже. И неважно. Какое дело. Поедешь завтра.
П а ш а. Правда! Все равно сегодня уже все закрыто. Чего я так спешил. Чего я поеду? Что, к Тамарке мне срочно?
К о с т я. Вот именно. Их надо тренировать постепенно, воспитывать, чтобы они не волновались и не брались на испуг, верно? Чтобы когда ни пришел, они рады! Не приходил, не приходил, а пришел!
П а ш а (роется в портфеле). Яблоки откуда-то. Это я нес ведь на передачу маме, третьего дня.
К о с т я. Нес, а они опять тут. Как дар небес.
П а ш а. Тогда ешь.
К о с т я. Все успеем, и попить, и поесть. Слушай! Да ведь завтра же суббота! Куда нам спешить, куда тебе спешить? Мы можем и завтра продолжить. Ведь завтра суббота, завтра вообще мы никому не обязаны.
П а ш а. Ты думаешь?
К о с т я. Но в воскресенье я как штык должен быть у Полины. Я с детьми в воскресенье на диете. Утром в воскресенье я просыпаюсь, а мои бурундуки сидят на мне. Говорят: мы, папа, будем тебя сейчас мучить, пока не закричишь. Ну, говорю. У них иголки. Пока не закричишь. Я молчу. Они глубже загоняют. Папа, почему ты не кричишь. А я говорю: партизаны всегда молчат.
П а ш а. Но до воскресенья ты здесь со мной. Ты слово дал.

Занавес

1973